Читать книгу "В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан"

Жители Каунаса рассказывают, что перед своим отступлением русские совершили ужасающие преступления. Всех задержанных заложников, находящихся в тюрьмах, согнали во двор и расстреляли. Наши солдаты нашли убитых.

Наступление на Даугавпилс

На рассвете 4 июля 1941 года, после ночных сборов, груженые машины санитарной дивизии выстраиваются в колонну. Начинается наступление на Даугавпилс, который наши войска должны взять штурмом. Каждому советнику полагается легковой автомобиль с водителем. За рулем моего автомобиля сидит обер-ефрейтор, крепкий малый с огрубевшими руками и хитроватыми голубыми глазами, судя по всему, родом из Альп. Его зовут Густель. Между нами сразу устанавливается контакт. Густель – мировой парень!

Поднимается солнце, незаметно подкрадывается день с его мучительной жарой. Нас окутывают облака пыли, во рту пересыхает, солнце слепит глаза. Автоколонна ползет по бесконечным стрелам дорог со скоростью улитки. Железная дорога, артерия армии, тянется на северо-восток через город Укмерге то по холмистой местности, наполненной очарованием, то снова через лес или же пересекает пустынную, выжженную солнцем землю. Повсюду видны следы боев, спаленные дома, воронки от гранат, поломанные кусты, вырванные с корнем деревья, а на обочинах, справа и слева от дороги, – первые кресты. От многих сожженных деревянных домов и деревень остались лишь каменные печи, смотрящие в небо. Повсюду одна и та же необыкновенно унылая картина разрушения, напоминающая греческие развалины.

Остановка. Путь заграждает полевая жандармерия. Моторы урчат все тише и наконец замолкают совсем. Посреди внезапно наступившей тишины издалека доносятся звуки пулеметной очереди. Значит, еще неизвестно, что нас ждет впереди. Возможно, русские значительно усилили сопротивление. Даугавпилс перешел к нам только после ряда обходных маневров. Остается только ждать. Мы выходим из машин, разминаем затекшие ноги, перекусываем, а затем часами валяемся в сухой траве, беззащитно подставляя себя палящему солнцу. Наконец, трогаемся в путь. Машины лавируют между выбоинами и колеями. Нас мотает во все стороны.

К счастью, сохранился большой мост через Даугаву. Колонны тянутся через него бесконечной цепью. Мы спускаемся с холма, взору открывается обширный вид на город, в лик которого жестоко вцепились острые когти войны. Вдали, сквозь полосы дыма и местами вспыхивающие очаги пепелищ, поблескивают белые причудливые башенки гарнизонной церкви.

Наконец, до нас доходит очередь переправляться через реку. Мост содрогается под тяжестью машин. Указатели регулируют въезд в город, напоминающий армейский лагерь.

Нашему санитарному батальону выделили неплохо сохранившийся дом. Временно мы располагаемся здесь. По небу разливается вечерняя заря, гнетущая жара не спадает, ни ветерочка. В воздухе стоит жуткий сладковатый смрад. На берегу Даугавы, недалеко отсюда, под откосом лежит русский танк, подбитый нашей артиллерией. Под его обломками, в железных тисках, зажато тело погибшего русского танкиста.

При свете сумерек я мчусь к реке и впервые вижу необычную красновато-коричневую воду русских рек, в которой, по всей видимости, присутствуют дубильные вещества или железосодержащие соли. С шумом и гамом, как дети, резвятся солдаты в воде, ища прохлады. Мир на войне!

Голубые купола

Блуждая вдоль берега, я сворачиваю по направлению к городу и неожиданно оказываюсь посреди руин русской церкви с величественным голубым куполом. Голубой свод высоко возносится над хаотично разбросанными, низенькими, полуразрушенными деревянными и кирпичными домами. Невиданно, как в сказке. Скорей всего, большевики сняли покрытие из золота и закрасили огромный купол кричащей холодно-синей краской, смесью кобальта и ультрамарина.

Почему именно этот холодный, ядовито-голубой цвет, задаю я себе вопрос, почему? Люди, живущие среди однообразия бесконечных снежных полей или монотонности серо-желтой пустыни, ощущают огромную потребность в ярких красках. В тропических регионах глаз пресыщается, и палитра, наоборот, становится чрезвычайно утонченной.

Во время Первой мировой войны турецкие офицеры имели привычку носить у себя в рюкзаке разрисованные плитки и раскладывать их в пустыне перед своими палатками. У нас это считалось дурацкой манией. Однако мания оказалась заразной. Уже спустя несколько недель немецкие солдаты тоже повадились брать с собой в дорогу цветные изразцы и выкладывать их перед палатками. Глаза жаждали красок.

Я постоянно замечаю, что в северной части России встречаются дома, избы и церкви всего лишь двух цветов. Это та самая леденящая голубизна и теплый оливковый тон зелени. Нигде не увидишь охровый желтый или насыщенный красный. Преобладает голубой. Где голубые купола – там Россия.

Первая операция

Напротив нашего общежития расположен полевой госпиталь. Санитарные машины непрерывно подвозят раненых с фронта. На северо-востоке от Даугавпилса развернулось танковое сражение.

Меня охватывает необъяснимая тревога, я иду в госпиталь. Удивительно, с какой скоростью и тщательностью наши опытные и дружно работающие санитары выгружают раненых и регистрируют их по ярким карточкам, прикрепленным к форме. В вестибюле с них при необходимости снимают одежду, осматривают и в зависимости от вида и тяжести ранения распределяют по разным корпусам. Отбирают тех, кому требуется срочное оперативное лечение, и готовят к операции.

Главный врач госпиталя, майор медицинской службы в запасе, приветливый и симпатичный невысокий человек, сразу же ведет меня к своему хирургу – обер-лейтенанту медицинской службы доктору Генриху, светловолосому уроженцу Шварцвальда. Его ассистент с темными волосами и в очках, лейтенант медицинской службы доктор Бауэр, как выясняется, родом из Ульма. Втроем мы совершаем обход, чтобы выявить самые тяжелые случаи. Несмотря на примитивные полевые условия, с первого взгляда можно отметить хорошую организацию и старательность всех, кто обслуживает раненых.

Мы подходим к группе с легочными стреляными ранениями. Раненые мирно лежат в своих койках и, за исключением одного, пребывают на удивление в хорошем расположении духа. Я интересуюсь у обер-лейтенанта: как на фронте обстоят дела с легочными ранениями?

– В большинстве случаев исход благоприятный, – отвечает он с почти отсутствующим видом и торопит меня дальше, чтобы показать раненого, состояние которого явно беспокоит его. Пробираясь между кроватями, мы проходим в небольшое помещение, где на операционном столе лежит смертельно бледный солдат. По словам доктора Генриха, он получил ранение в спину бронебойным снарядом, огромная рана на спине сильно инфицирована, солдат в лихорадке. С утра без сознания. Доктор показывает мне его температурную кривую. Не остается сомнений, что состояние чрезвычайно тяжелое. Диагноз – общая гнойная инфекция.

– Будьте добры, покажите мне рану.

Мужчина лежит на животе, марлевая ткань свободно прикрывает рану на спине. Доктор Бауэр осторожно удаляет марлю, поддев ее пинцетом. Чудовищная картина! В результате удара снаряда почти треть кожного покрова спины содрана. Рана имеет неприятный цвет, кажется слишком сухой и грязной, края распухли и вздулись. Человек выглядит абсолютно высохшим. Сухая кожа сморщилась, глаза впали, вокруг глаз образовались огромные тени. Потухший взгляд устремлен вдаль. Зловещие признаки. Уже слишком поздно, слишком поздно.