Читать книгу "Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм"

Четко очерченная, выполненная в стиле барокко, далекая флотилия парила высоко над истерзанной войной землей. Белоснежные облака медленно плыли по бескрайнему украинскому небу. Они создавали игру света, время от времени бросая тень на окрестный пейзаж, состоявший из лесов и холмов.

На краю небольшого леса стояла крестьянская телега, а в ней находилась громадная бочка, заполненная не вином, а кое-чем гораздо более ценным – водой. К востоку гряда холмов становилась более пологой, напоминая нарисованный пейзаж. На третьей гряде зелень все еще не пожухла под палящим солнцем и четко просматривалась; четвертая гряда была скрыта за голубой вуалью. Между ними нес свои воды Днестр. Здесь и там двигались грузовики, то взбираясь на холм, то опять исчезая в ложбине; между деревьями поднимались дымки; откуда-то сверху был слышен звук летящего самолета.

На самом деле этот умиротворяющий пейзаж представляет собой поле боя. Немецкие войска пытаются форсировать Днестр. Ветер дует с запада, поэтому с опушки леса не доносится гул артиллерийской канонады, хотя река находится всего в четырех километрах от нас. В лесу медицинская часть разбила несколько палаток, замаскировав их кое-как ветвями ели и акации – акация уже начала сохнуть. Одна из палаток представляет собой операционную и, в некотором смысле, также является полем боя.

При упоминании об операционной у кого-то невольно всплывают в памяти белоснежный пол, покрытые кафелем стены, большое окно, покрытое инеем, сверкающая сталь операционного стола, над которым горит большая лампа, никелевые стерилизаторы, хирургические инструменты. Все эти атрибуты необходимы для того, чтобы избежать заражения, полностью избавиться от болезнетворных микробов; ни один из непростерилизованных или непродезинфицированных инструментов не должен прикасаться к ране. В полевом госпитале, который, как правило, расположен на некотором удалении от линии фронта, довольно легко создать все необходимые условия, но этого не так-то просто добиться в полевых хирургических госпиталях, которые открывают медицинские роты прямо на передовой. Судьба раненого человека в основном зависит от того хирурга, в руки к которому он попал. С каждым часом, который проходит от момента ранения и до оказания ему первой хирургической помощи, его шансы на спасение уменьшаются. Ранение в брюшную полость спустя 2 часа можно прооперировать с большим шансом на успех, но через 12 часов шансов на спасение раненого уже практически не остается. Поэтому исключительно важно расположить полевой хирургический госпиталь как можно ближе к передовой – даже если при этом он оказывается в зоне досягаемости вражеской артиллерии. Однако, с другой стороны, нет никакого смысла проявлять ненужный героизм и размещать его так близко к вражеским позициям, что его легко смогут уничтожить.

В самом начале войны штаб дивизии издал приказ, регламентировавший правила дислокации полевых хирургических госпиталей. Позднее мы сами стали выбирать места для их расположения. Когда нам приходилось делать операции во время отступления, мы должны были самостоятельно определять, как долго мы сможем делать операции в данном месте без риска оказаться в плену.

При выборе места для полевого хирургического госпиталя определяющее значение имеют три фактора. Первый должен учитывать ход сражения, второй – вражеский огонь, и третий – транспорт. Он нужен был как для доставки раненых в полевой хирургический госпиталь, так и для эвакуации их в стационарный госпиталь после оказания им первой хирургической помощи.

Организация такого полевого операционного центра не требует больших усилий и целиком зависит только от персонала. Единственное необходимое условие для этого – наличие воды. Обычно в штате каждой немецкой дивизии числились две медицинские роты, одна из них была моторизованной, а другая была оснащена транспортом на конной тяге. Личный состав последней часто пользовался велосипедами, хотя часто им приходилось передвигаться и пешком. Я был приписан именно к такой роте.

Крытые фургоны нашей медицинской роты выглядели как реквизит, оставшийся от войны 1870 года. Эти лошади, тащившиеся по проселочным дорогам и перевозившие медицинское оборудование, настолько же отстали от научного прогресса, как если бы они соревновались в скорости с «мессершмитами».

Пол операционной палатки представлял собой не что иное, как черную, немного сыроватую украинскую почву. Наклонные парусиновые стены были густо облеплены мухами. Не было никакого окна с покрытым инеем стеклом, а было только треугольное отверстие, служившее одновременно как входом, так и выходом. Для защиты от мух это отверстие приходилось закрывать одеялом. Стерилизация инструментов производилась на спиртовой горелке. Лампа освещения питалась от батареи. Инструменты и прочее оборудование были в полном комплекте и отвечали современным требованиям; в крытом фургоне, служившем амбулаторией, ничего не пропадало.

Ответственным за этот фургон был сержант Кинцль. Хотя его фамилия имела швабские корни, Кинцль до войны был пивоваром в Берлине. Он был первоклассным организатором и обладал врожденным даром все планировать наперед. Ни разу – ни во время наступлений или отступлений, находились ли мы на плацдарме или в «котле», будь то во время кишащего мухами знойного русского лета, или во время ледяной русской зимы – не было такого случая, чтобы у Кинцля под рукой не оказалось нужных лекарств. От него никто никогда не видел проявлений безумной храбрости, но он был ответственным, надежным человеком; сотни раненых должны быть благодарны ему за свое спасение.

Нам пришлось оперировать в этом месте в течение трех дней, так как именно три дня понадобилось на то, чтобы прорвать «линию Сталина». Какой убогой представлялась тогда эта палатка в небольшом лесу на берегу Днестра! Но впоследствии я часто вспоминал о ней – треугольный вход в операционную со стенами из парусины, через который санитары едва могли протиснуть носилки, в некотором смысле был волшебной дверью.

Солдат – просто человек – получил ранение. Он был ранен во время атаки и в мгновение ока стал совершенно беспомощным. До этого мгновения вся его энергия была направлена на продвижение вперед, на борьбу с врагом. Он настолько был погружен во все происходящее, что у него не было времени подумать о себе. Однако теперь он предоставлен сам себе: вид собственной крови заставляет его погрузиться в собственные проблемы. Еще мгновение назад он мог изменить ход истории, а еще через мгновение он не сможет помочь даже сам себе.

Через несколько часов на землю падает ночь. Его охватывает ужас. Неужели ему суждено умереть от потери крови? Найдут ли его? Не ранят ли его еще раз? Не отступают ли немцы? Не захватят ли его в плен русские?

Вечность проходит до того момента, когда несколько солдат оттащат его обратно кратчайшим путем. Здесь, в воронке от взрыва артиллерийского снаряда или в наскоро отрытой траншее, оборудован пункт первой медицинской помощи, там находится полковой врач. Раненого солдата перевязывают, накладывают шину и делают укол, чтобы облегчить его страдания. Затем его укладывают на свободное место, оставляя гадать, удастся ли ему отсюда выбраться. Наконец, его собираются отправлять дальше и грузят в машину скорой помощи. В конечном итоге он оказывается среди множества других раненых, лежа в полутьме. Напряженную тишину нарушают только стоны окружающих. Спустя долгий промежуток времени вновь появляется санитар. С того момента, когда пациент попадает в яркий круг света операционной лампы, он перестает быть просто несчастным, грязным, перепачканным кровью беспомощным телом, здесь, на операционном столе, вновь становится человеком, о котором заботятся и оказывают всю необходимую помощь.