Читать книгу "Странное наследство - Виктория Джоунс"

За последние полгода что-то изменилось в Оливии, и бабушка серьезно встревожилась. Она стала замечать, как при появлении мустангера ее внучка замолкает, становится напряженной и взволнованной, сидит за столом, потупившись, смотрит в тарелку и краснеет. У самой Оливии в эти минуты все внутри сжималось от непонятного ожидания. Стоило появиться Берни, и у нее цепенели ноги, дрожали руки и срывался голос! Жар приливал к щекам и губам, концентрировался внизу живота… Она боялась Берни Дугласа! Боялась и вместе с тем хотела постоянно видеть этого человека рядом, слышать низкий красивый голос, ощущать на себе его взгляды, пусть даже совсем мимолетные. Этим Оливия не могла делиться с бабушкой и потому предпочитала отмалчиваться. А Берни все это время раздумывал над щекотливой проблемой — как бы обратить внимание пожилой женщины на то, что ее внук, этот премиленький красавчик Оливер, проявляет к нему, крепкому и суровому мужчине, недвусмысленный интерес. Но бабушка Оливера день ото дня чувствовала себя все хуже и хуже, и мустангер не решился беспокоить тяжелобольную женщину. Дугласу приходилось сдерживаться изо всех сил, продолжая относиться к Оливии, точно к младшему брату — немного снисходительно, добродушно, с легкой насмешливой издевкой.

Узкая тропинка, по которой неторопливо шла Оливия, наконец вывела ее за ограду кладбища. Уже вечерело, и солнце скатилось одним краем за вечно покрытые льдами вершины хребта Элберта. Горизонт на западе пылал, словно охваченный снизу яростным пламенем, однако эти яркие краски быстро блекли и сгорали, а небо все больше приобретало зеленоватый оттенок. Вот над горизонтом кто-то в мгновение ока растянул темно-лиловый занавес, и первые звезды поспешили высыпать на этот потемневший небосвод. Повеяло свежестью и прохладой.

В кустах жасмина и сирени затрещали ночные сверчки — черные, со светящимися бусинками глаз. Их часто по вечерам ловили местные мальчишки, складывая в коробки из-под спичек, но если бечевка была перевязана не очень крепко, то к утру все насекомые непонятным образом выбирались на волю. Сверчков использовали для рыбной ловли, равно как и жирных мух. Их насаживали на рыболовные крючки, а затем выуживали из прозрачной воды горной реки замечательную серебристую форель с радужными плавниками и хвостами. Эта сильная рыба всегда билась на удочках, норовя соскочить с крючка, чтобы спастись в глубокой воде.

Оседланная кобылка радостно заржала при появлении хозяйки и ласково обнюхала ее коротко подстриженные волосы. Еще раз напоследок оглянувшись в сторону кладбища, Оливия удобно устроилась в индейском седле, слегка скрипнувшем под ней, поправила на голове ковбойскую шляпу, присвистнула и сжала стройными ногами бока кобылки:

— Вперед, Лили!

Лошадь послушно затрусила вдоль каменной кладбищенской ограды. За углом стены дорога сворачивала в сторону городка, и всадница направилась именно туда. Индеец в одежде охотника, поджидавший Оливию, так же тихо свистнул и поскакал к берегу реки, слегка опережая девушку.

— Рони, дорогой, подожди! — Оливия принудила было Лили бежать быстрее, но Уолкотт вдруг предупредительно поднял руку с зажатым хлыстом.

Навстречу им по пустынной улице мчался всадник. Это был довольно крепкий, высокий молодой человек в индейских замшевых брюках, выгоревшей фланелевой рубашке с закатанными рукавами и черной ковбойской шляпе с широкими полями. На груди развевались концы яркого шейного платка из тонкого узорчатого шелка. Платком этим молодой человек прикрывал нос и лицо в дороге, когда было особенно пыльно или же ярко светило солнце. Оливии было известно о множестве сменных платков, лежащих в переметных сумках модника. Недовольное выражение лица Берни Дугласа не предвещало для Рони и Олив ничего хорошего. Девушка вначале сжалась, почти приникнув к шее лошади, но затем внезапно встряхнулась, гордо выпрямилась в седле и встретила приближающегося парня вызывающим взглядом ярко-голубых глаз.

— Меня ищешь, мистер Берни Дуглас?! — мелодичный голос с легкой мальчишеской хрипотцой выражал досаду. Прищурившись, Олив смотрела мимо плеча опекуна. — Мне необходимо было попрощаться с бабушкой! Вряд ли я смогу побывать здесь в ближайшее время!

— Оставь мертвым их мертвецов, Оливер! Тебе предстоит жить суровой мужской жизнью, а ты опять льешь слезы.

— Лучше бы ты, мой дорогой опекун, оставил меня в покое! — и Олив пришпорила Лили. Кобылка недовольно вывернула голову и затанцевала на месте. — Прости меня, дорогая Лили! — всадница склонилась и ободряюще погладила лошадку по красивой шее.

— А посадка-то у тебя отличная, Оливер! Несмотря на всю твою изнеженность! Кто научил тебя так сидеть на лошади? Я что-то не замечал, чтобы бабушка давала тебе уроки верховой езды!

— Не все ли тебе равно, мистер опекун?! Мой крестный отец научил меня всему! — сдерживая досаду, Олив пыталась говорить миролюбиво и спокойно, но это ей никак не удавалось. Берни в последние дни стал совершено невыносим, поскольку следил за каждым шагом своего воспитанника, точно опасаясь, что Олив сбежит от него, договорившись с индейцем.

Берни Дуглас и не заметил, как залюбовался отличной выездкой и лошади и всадника, но тут же одернул себя. Черт знает что! В этом мальчишке таится что-то непредсказуемо-опасное для мужчины! Плечи, не очень широкие для юноши, длинная шея, высоко приподнятая, аккуратная голова, тонкие, загорелые запястья и изящные движения вызывали странное волнение в таком мужественном человеке, каким себя считал, да, впрочем, и на самом деле являлся мустангер Берни Дуглас. Порой ему даже казалось, что Оливер — это какое-то странное бесполое существо. Но в то же время этот мальчишка словно нарочно поддразнивал его соблазняющим поворотом головы, капризным движением плеча, скептическим выражением сочных губ и пристальным взглядом пронзающих душу синих глаз в окружении необычайно длинных, изогнутых ресниц. От подобного оценивающего взора пот прошибал завзятого покорителя женских сердец! Это было какое-то колдовское наваждение…

— Ты подумал о том, что будем делать с твоим хозяйством, Оливер? Давно пора тебе развязаться со своей коровой и курами. Самое позднее — послезавтра нам необходимо выехать! Надеюсь, ты не потащишь с собой в горы корову и кур?!

— Я все продумал! И не изменю своего решения, мистер Коновал! Я не позволю продавать Дейзи! И резать ее на мясо тоже не позволю! Ни за что! Мы с бабушкой вырастили ее из крохотного теленочка, купленного на ярмарке! Когда моя Дейзи была еще сосунком, мы по очереди кормили ее из бутылочки! Она почти член семьи! И… память о бабушке! — судя по всему, Оливер не собирался уступать своему опекуну, который раздраженно досадовал:

— Ты задерживаешь наш отъезд на ранчо, Оливер! Четыре взрослых человека болтаются по городу и от безделья сходят с ума! Добьешься, что я подам на тебя в суд и отсужу неустойку.

— Найми других работников, мистер Берни Дуглас! Не таких сумасшедших! Разве не безрассудство сдавать на бойню шестилетнюю молочную корову?! Мы, наверное, отправляемся туда, где родники сочатся молоком и сметаной?! И яйца растут на каждом кусте?! И омлет сам собой падает с неба в сковороду?!

— Ты что, любишь молоко, словно младенец? Пора бы отведать и других напитков! — Берни уже раскаивался, что завел разговор с этим упрямцем. Кажется, его не сдвинешь с места! Он все больше и больше укрепляется в своем желании сохранить ту часть жизни, которая связывала его с бабушкой. И, возможно, с каким-то неведомым Дугласу прошлым, с кем-то очень далеким, разлука с которым является пыткой. Кем-то, кто болезненно дорог.