Читать книгу "В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова"

— Нет, конечно! — твердо сказал Юра. — Если аппараты целы и все в порядке… Мы сейчас быстренько все отснимем, а сушиться будем в редакции. Материал идет в номер?

— Да, конечно, он идет в номер! — ответила я, наблюдая, как неуверенно он подкинул себя на край хрупкой посудины и даже повисел на борту.

Я так думаю, что он раздумывал, не проще ли ему утопиться, чем возвращаться в редакцию без отснятого материала, да еще и без крутого фотоаппарата. Наконец, Юра тяжело перевалился через борт и плюхнулся на дно. Тут и лодочник очень кстати пришел в себя и взялся за весла. Он греб с отчаянием приговоренного к смерти.

— Ты куда гребешь? — вдруг очнулся Юра.

Мы как раз выходили на простор Клязьминского водохранилища.

— К-к-к пристани! — ответил парнишка, стуча зубами.

— Нам — на баржу! — меланхолически возразил фотокор. — Мы договаривались — на баржу?

— Дог-говаривались, — отозвался лодочник.

— Ну и греби!

Парень на автомате развернул посудину и двинулся в обратную сторону.

В Москве стоял задумчивый поздний октябрь. Непонятая людьми погода капризничала. Солнце сияло, как летом — а летом, помнится, два месяца лили осенние дожди. Светило дробилось и искрилось, отражаясь от мелких осколков нефти, разлитой по темной воде. Пахло сыростью и соляркой. Крутые берега канала имени Москвы метра на полтора были затянуты в бархатный креп нефтяной смазки.

Мы еще не начали подсчитывать потери. Но понимали, что они неизбежны. Во-первых, моя белая куртка, на которой я благополучно съехала по скользкому берегу. Спереди она по-прежнему оставалась белой, а сзади полосато-нефтяной. Ее, как и сумку с туфлями, потом пришлось выбросить.

Юрины потери оказались гораздо значительнее. Кроме одежды — размокший мобильник, «цифровик» и плоская маленькая фотокамера, которая лежала у него в кармане джинсовой куртки.

Редакционное задание было простым, как репортерские будни, но мы умудрились его значительно усложнить. Накануне на канале имени Москвы произошла авария. Речной буксир, который толкал баржу с песком, налетел на подводные камни, или на что он там налетел и пропорол свое днище. В результате четыре тонны солярки смешались с питьевой водой. Мы должны были открыть глаза общественности на вопиющий факт — все выходные москвичи пили воду с соляркой, но не знали об этом. Как будто бы, если бы они знали, им было бы легче ее пить!

Баржа с буксиром застряла посреди канала имени Москвы. Даже не посреди, а ближе к другому берегу, до которого мы не могли добраться. Мы вертелись по берегу, как рыба на крючке. Баржа пряталась за плавкраном, и мы не могли ее сфотографировать — тогда это казалось таким важным. Юра уже отснял все сопутствующие детали: и нефтяные струйки, и дохлую рыбку, и даже возмущенного рыбака в обвисших трениках — все крупным планом.

Но буксир с пробитым днищем, да еще подвешенный на кране, такой живописный и такой притягательный, оставался далеким, как берег турецкий. Баржа же была вообще недоступна, мы видели только ее краешек — нам до отчаяния, до зарезу нужен был тот буксир, что повис брюхом вниз.

Не окажись именно в это время и именно в этом месте того паренька-лодочника — не пришлось бы мне пережить все, что связано было с этим буксиром, баржей и с загадочным плавучим краном, будь он неладен. Официально он числится краном плавучим самоходным — КПС 351. А делали его когда-то для замены ворот на речных шлюзах. Цифра 351 — это грузоподъемность, КПС, думаю, и так понятно, что такое. А кому непонятно, могу объяснить — кран плавучий самоходный. Так мне объяснил капитан, в хозяйственные лапы которого мы вскоре попали вместе с Юрой.

Вот и труп появился

Между тем наша лодка скрылась в тени плавкрана, который вблизи стал похож на глыбу нависшего над водой железа. Место происшествия выглядело презабавно: баржа, плавкран и три речных буксира вцепились друг в друга, как буяны-драчуны, четвертый буксир, подцепленный краном, беспомощно болтался над водой в неприлично страдальческой позе. Все это неповоротливое сооружение, вонявшее мазутом и соляркой, только издали напоминало ловких трансформеров-автоботов из мультиков.

Когда мы проплывали рядом с вывешенным для просушки буксиром, Юра достал фотоаппарат и начал снимать снизу развороченное днище.

— Ребята! Вы что там, с ума сошли? — крикнули нам в рупор с борта плавкрана.

— А что, нельзя что ли? — дерзко ответили мы без рупора.

— Вы же простудитесь? На улице плюс десять градусов, — опять же в рупор сообщили нам последние известия про погоду.

— Но ведь не минус же! — пробурчал Юра, думая, что острит. — Спасибо за заботу! — это уже громко. — Мы сейчас отснимем и уедем!

— А завтра сляжете с воспалением легких! Капитан приказал поднять вас на борт. Плывите сюда! — мужественный голос незнакомца с плавкрана вносил в нас уверенность, что все именно так и произойдет.

Пока мы мешкались с ответом, размышляя, не кроется ли в этом приглашении подвох, лодочник, несколько суетливо, начал перебирать веслами в сторону плавкрана. Мы посмотрели на него и ничего не сказали. Озноб, то ли от пережитого стресса, то ли от холода, уже давать о себе знать. Парнишка хорошо знал, куда грести — обойдя нос плавкрана, он направился к самой середине судна, где из воды тянулась вверх узкая железная лестница. Зацепившись рукой за ступеньку, лодочник притянул дряхлую посудину вплотную к борту плавкрана и вопросительно посмотрел на нас.

— А-а, деньги? — догадалась я, вытаскивая две мокрые сотенные бумажки.

Паренек с сомнением посмотрел на мокрые купюры, словно раздумывая, брать — не брать, потом стремительно засунул их за пазуху и всем своим видом показал, как ужасно он торопится, он даже помог мне поставить первую ногу на ступеньку, а потом сразу же сел за весла. Юра его не интересовал: как только он занес одну ногу над водой, так лодка под ним уже исчезла, вторая Юрина нога так и осталась висеть в воздухе.

Эта немыслимая скорость речного виртуального передвижения наводила на грустные размышления: лодочник не вернется! Ни за какие деньги! Что само по себе было плохо. Очень плохо! Посудите сами: мы находились на середине реки, в недружественном стане врагов, на действия которых собирались раскрыть глаза общественности, у нас не было средств передвижения, а, возможно, даже и средств связи.

На палубе нас встретил тот же человек, что говорил по рупору.

— Девушка, быстро в каюту капитана! Парень — за мной! — сказал он нам почему-то через рупор — наверное, он не расставался с ним и во сне.

Сам он при этом решительно направился вперед. Я, как сомнамбула, поплелась следом за рупором. «Наверное, он здесь самый главный. Мы сейчас все быстренько отснимем и вернемся. Может быть, мне даже удастся взять интервью у самого капитана!» — так или примерно так я думала, когда шла следом за моряком. В моем представлении капитан сидит в рулевой рубке и смотрит в бинокль, обозревая дали и решая масштабные проблемы. Потоками с меня стекала вода, на спине запечатлелись светло-темные полоски, кремовые брюки походили на камуфляж, а сама я, скорее всего — на ощипанного гуся, но мне казалось, что я по-прежнему корреспондент крупной газеты, причем, на задании.