Читать книгу "Черная корона - Галина Владимировна Романова"

Влада уже пожалела, что явилась сюда. Ругала себя за нерешительность, неспособность противостоять напористости Анны Ивановны. Почему не ушла сразу, спрашивается? Почему потащилась следом за директрисой и слушает теперь эти гадкие гневные реплики? Владе и в ее загубленной жизни подобного хватает под завяз. В тот момент, когда Ира принялась рвать на себе густые волосы и ветхую одежду, Черешнева, не выдержав, встала из-за стола и вышла в коридор.

Там было темно и прохладно. Левее располагалась столовая, где теперь гремели посудой. Направо был выход, туда она и пошла. Возле входной двери у окна спиной к ней стояла высокая худенькая женщина, видимо из новеньких, и курила в открытую форточку.

— Сбегаешь? — коротко глянула она на Владу через плечо и с пониманием кивнула. — Я тоже хотела поначалу сбежать, потом передумала. Ты не торопись.

Влада остановилась, растерявшись. Она всегда теперь терялась, когда с ней заговаривали незнакомые люди. Стойкую неприязненную осторожность за долгих пять лет семейной жизни выпестовал в ней муж. Непременно нужно было что-то сказать в ответ, а она не знала — что именно. Влада даже улыбнуться располагающе не умела и в глаза смотреть при разговоре тоже, а нужные слова она уже года три как не могла подобрать. Так, во всяком случае, утверждал ее муж — Черешнев Игорь Андреевич. Он всегда называл ее косноязычной, глупой и вообще отстойной особью.

— Как тебя зовут?

Женщина пульнула окурок в форточку.

— Влада, — проговорила она едва слышно, старательно пряча подбородок в воротник плаща.

Там, на подбородке, красовалась свежая ссадина. Замазать ее не удалось, как ни старалась. Тональный крем почти закончился, и ей пришлось разрезать пластиковый флакончик и собирать остатки по стенкам. Денег Игорь Андреевич ей три дня как забывал оставлять на столике в холле. Было ли то наказанием, или просто супруг страдал забывчивостью, Влада уточнять не стала. Себе дороже…

— Влада? — удивилась собеседница, развернулась к ней, оглядела с ног до головы и ухмыльнулась не по-доброму. — А ты хорошенькая, Влада. И одета достаточно стильно. Что тебя привело сюда, Влада? Безысходность или… Или с жиру бесишься? Хотя… Что это у тебя там на подбородке?

«Дура!!! Проклятая дура!!! — ругала себя Влада, безмолвно таращась на женщину. — Что хотела здесь обрести? Что?! Приют, успокоение, понимание?! Да кто станет тебя понимать, если у каждой своя беда?»

— Я Марина, — вздохнула женщина. — Третий день здесь живу. Не сахар житье, конечно, но все же лучше, чем по соседям прятаться, когда любимый спирта обожрется. Ты на меня внимания не обращай, Влада. Злая я. Злая и нехорошая. Здесь все такие, включая директрису. Хоть она и улыбается, и в глаза тебе смотрит с добром, но… Дрянь баба.

— А она почему?

— А потому же, что и все. — Марина поправила сползающий с плеч большой, не по размеру, джемпер в крупную полоску, отряхнула длинную юбку. — Она и центр этот задумала от печали своей великой.

— Из-за мужа?! — ахнула Влада.

— Из-за него, из-за него, родимого. Бил, по слухам, смертным боем. Сломал однажды ей ключицу, переносицу, два пальца на левой руке. Вот тогда она и опомнилась. И сказала себе — хватит. И ушла. А мы, Влада?! Мы сколько терпеть будем? Пока нас не расчленят и не зароют спьяну под яблоней в огороде?

Ответа на этот вопрос у Черешневой не было. Терпеть дальше сил не осталось, хотя бабушка — единственный оставшийся родной человек в ее жизни — и призывала ее к терпению.

Бьет — значит, любит, утешала она Владу. Гладила по голове и тут же приводила сотню примеров из собственной жизни и жизни своих соседок по общежитию. Перебесится, перемелется, а там, глядишь, все наладится.

У Варвары, к примеру, той, что жила в соседней тридцать четвертой комнате, муж одно время был просто дьявол во плоти. И бил, и за волосы таскал, и из дома ночью выгонял с грудным младенцем. А потом вдруг будто его подменили. Что ни день, то с цветами. И под ручку гулять выходят в парк по выходным, и машину подумывают купить.

Все наладится, утверждала бабушка, ненавязчиво выпроваживая Владу домой.

Налаживать — вот беда — было уже нечего. Все рухнуло, умерло, покрылось пеплом. Все ее чувства, сомнения, надежды.

— Твой тоже пьет? — Марина вдруг взяла Владу под руку и потащила по коридору в сторону столовой. — Идем обедать. Здесь кормят не густо, но вкусно. И не орет никто, и по зубам не стучит. Идем, Влада. Так твой пьет?

— Нет, — покачала Влада головой.

Игорь Андреевич не пил. Не так чтобы вовсе, но не в том смысле, какой подразумевала Марина.

Игорь Андреевич вообще был уважаемым человеком. Балагуром, весельчаком, душой любой компании. Влиятельным, обаятельным и состоятельным. У него имелась еще куча достоинств, заставляющих женщин млеть от одного его присутствия. Он об этом знал и пользовался всеми, и пользовал всех, как хотел.

Она очень часто задавалась вопросом: «А бьет ли Игорь Андреевич тех женщин, с которыми регулярно спит?» Вряд ли. Судя по тому, как часто они ему звонят, навязывая себя, вряд ли. Для этих целей он держит дома ее — Владу. Она служила ему отдушиной, да и вообще служила.

Если бы кто-то в их городе хоть на миг представил бы себе, каким чудовищем является Черешнев Игорь Андреевич, он ужаснулся бы.

Алчен, подл, продажен, жесток и…

Влада вздохнула. Полный перечень пороков ее мужа упоминается в божественных заповедях. Но этому никто и никогда не поверил бы.

— Веруня! — гаркнула Марина, перекрывая шум в столовой. — Принимай новенькую. Чем кормить станешь?

На первое была домашняя лапша. Второе — на выбор. Хочешь — макароны с рыбной котлетой. Хочешь — картофельное пюре с большим куском вареной рыбы. Был еще морковный салат, винегрет и компот из свежих яблок.

От такой еды Влада почти отвыкла. Игорь Андреевич не терпел плебейской кухни. Все, что предлагалось ему на завтрак, обед и ужин, должно было быть непременно изысканным, свежим, низкокалорийным и обязательно полезным.

Именно так Влада готовить не умела. Она прожила пятнадцать лет с бабушкой в общежитии. Варила щи, кисели и каши на старой электрической плитке в общей кухне. Пекла блины в старой прокопченной сковородке. Жарила рыбу и картошку в ней же. Редко когда лепила пельмени. О том, что такое баранья лопатка под грибным соусом, она понятия не имела. Мусс из свежей клубники странно задрожал и едва не выпрыгнул из тарелки, когда она впервые потрогала его крохотной чайной ложечкой. Вид взбитых сливок над изысканным десертом вызывал у нее теперь благоговейный трепет. За то, что воздушная белая масса оставила след на ее верхней губе, Влада впервые получила по лицу.

— Надо уметь красиво жрать! — бесился Игорь Андреевич, нависнув над ней за столом. — Ты должна делать это красиво, поняла или нет?!!

Она поняла, но, как ни старалась, отвратительные сливки постоянно липли к губам. Она хватала салфетку, принималась вытирать рот и нарывалась на очередной приступ недовольства.