Читать книгу "Если б мы не любили так нежно - Овидий Горчаков"

Еще на Валерике мы с ним жили в одной палатке и там же сошлись с князем Сергеем Васильевичем Трубецким и Михаилом Павловичем Глебовым. Эти гвардейские офицеры блестящих фамилий были ранены в деле при Валерике, причем Глебов весьма тяжело, в ключицу.

В августе наш поэт побывал на водолечении в Пятигорске, а почти всю осень он вновь воевал с чеченцами на реке Аргун, где ему пришлось командовать сотней казаков-охотников.

В начале 1841 года, последнего в жизни Лермонтова, Е. И. В. Николай I по всеподданнейшей просьбе бабки поручика Тенгинского полка всевысочайше соизволил повелеть: уволить к ней в отпуск в Санкт-Петербург сроком на три месяца. Лермонтов приехал в Северную Пальмиру на середину масленицы и на другой день отправился на бал к графине Воронцовой-Дашковой. На балу оказался Великий князь Михаил Павлович, шеф гвардии, знавший Лермонтова. Появление опального офицера на балу, на котором присутствовали члены императорской фамилии, сочли «дерзким и неприличным», казалось, Лермонтову, пустившему в ход все свои связи, удалось продлить отпуск, но 11 апреля дежурный генерал Главного штаба П. А. Клейнмихель, явно по приказу Государя Императора, вызвал поэта, предписал ему в сорок восемь часов покинуть столицу и вернуться в полк на Кавказе. В довершение ко всему Лермонтов узнал, что недовольный им Император вычеркнул его имя из списка офицеров, представленных к награждению орденом Анны за валерикское сражение, что глубоко задело молодого офицера, а ему хотелось выйти в отставку с «красной ленточкой» этого боевого ордена.

У М. Ю. Лермонтова было тогда, еще в Петербурге, предчувствие близкой смерти. В Ставрополе он сказал мне, что ему вовсе не чужд дар его древнего предка Томаса Лермонта, барда и вещуна,[4]родственника шотландских королей уже в XIII веке.

Нам было предписано ехать вместе в Дагестан, в экспедиционный корпус, но, презрев военную дисциплину, Лермонтов-фаталист подбросил полтинник с двуглавым орлом: орел — едем в Дагестан, решетка — в Пятигорск. Так нам выпал роковой жребий: ехать в Пятигорск, навстречу гибели поэта.

В Пятигорске мы остановились переночевать в гостинице армянина Найтаки. И сразу же Лермонтов узнал, что в Пятигорске находится и смерть его: Мартышка, или Мартыш, — так всегда называл он нашего сотоварища по юнкерской школе Николая Соломоновича Мартынова. И еще, потому что Мартынов был Соломоновичем по отчеству и отец его был откупщиком, называл он его в шутку «жидовином».

Узнав, что Мартынов в Пятигорске, Лермонтов тут же послал за ним.

Мартынов сообщил нам, что поселился в переполненном Пятигорске у Чиляева и что у этого домовладельца не сданы еще все комнаты. Утром мы и обосновались с Лермонтовым в маленьком домике чиляевской усадьбы, рядом с домом знакомой нам генеральши Верзилиной, во флигеле которой сняли комнаты Мартынов, Трубецкой и Глебов.

Так злой рок поселил всех участников близкой дуэли — ее бойцов и четверых секундантов — в одном дворе, за одним забором. Так Лермонтов оказался в западне.

«Лучше служить Аполлону в салонах Пятигорска, — сказал мне весело Лермонтов, главный актер в этой драме, — чем генерал-лейтенанту Аполлону Васильевичу Галафееву на линии в Дагестане».

На этом предисловие, написанное рукой Монго, Столыпина, друга и секунданта М. Ю. Лермонтова, обрывается. Далее следует рукопись того же Столыпина, написанная, судя по всему, на основании записок самого М. Ю. Лермонтова. Рукопись эта была обнаружена мной в июне 1981 года в Ватиканской библиотеке и снята на ксерокс с разрешения экклезиарха и префекта этой библиотеки в Ватикане.

Подпись: Алексей Аркадьевич Столыпин

(Монго).

Часть I

ПОТОМОК ВЕЛИКОГО БАРДА ЛЕРМОНТА

Народ, который забывает свое прошлое, не имеет ни настоящего, ни будущего

Старинная мудрость

После недавнего ливня все вокруг сверкало на солнце: и притихшее Северное море, и блестящие скалы, и каменистый берег. И даже чайки казались белее и чище.

Ему было десять, ей — девять. Он стоял на берегу, приложив руку козырьком ко лбу, и смотрел на девочку в рыбацком ялике, сидевшую на веслах. Она обернулась к нему, выхватила из-за пазухи черный платок и стала размахивать им. Он зашатался и, схватившись за сердце, спотыкаясь, побрел туда, где рядом были выкопаны две мелкие ямки в песке с двумя крестами из прутьев в изголовье. Он повалился навзничь в одну из ямок и молитвенно сложил руки на груди.

Из-под приспущенных ресниц он видел, как девочка подошла к нему и воскликнула театральным голосом:

— Боже мой! Мой любимый принц! Мой верный рыцарь! Он умер, он умер!.. А в моей руке — волшебный эликсир. Я исцелить его спешила. О мой возлюбленный, ты любовь моя и моя смерть! Так пусть же и я умру с тобою!..

Она взмахнула руками, закрыла огромные зеленые глаза. Солнце вспыхнуло огненным нимбом за ее взлохмаченными ветром густыми волосами. Упав в песчаную ямку рядом, она тоже молитвенно сложила на груди руки. Из-под нежного века скользнула и пропала в кудрях слеза.

Полежав, он улыбнулся и захрапел, будто мужлан во сне. Девочка затопала ногами, закричала тонким голосом:

— Фу, как гадко! Противный мальчишка! Нет, ты не Тристан. Не получится из тебя рыцарь!.. — И, театрально рыдая навзрыд, побежала по берегу. Прибой лениво зализывал следы ее маленьких босых ножек на песке.

Джордж и Шарон любили играть в Тристана и Изольду. Эти представления они устраивали под шотландским городом Абердином летом 1606 года под тревожный плеск прибоя сурового Северного моря.

Всю жизнь потом не мог забыть Джордж эти следы на песке.

Родился Джордж Лермонт в канун дня Всех Святых, а это согласно поверью давало ему власть над невидимым миром фей и эльфов, что и подобало потомку великого барда Томаса Рифмотворца, возлюбленного королевы фей.

Король Иаков VI, сын ревностной католички Марии Стюарт, стремился подчинить себе чересчур ретивых последователей Джона Нокса — вождя Реформации в Шотландии. Подстрекаемая зажигательными проповедями пресвитеров против короля, 17 декабря 1596 года толпа эдинбургских жителей напала на городскую башню Толлбут, где всемилостивейший монарх вершил суд и расправу, и король едва спасся от своих разъяренных подданных. Покинув столицу, он повелел напустить на нее верных ему воинственных горцев и отчаянных драчунов Пограничья. Умерив свой гнев, Иаков помиловал горожан Эдинбурга и их магистратов, но пригрозил, что в случае новых беспорядков отберет у столицы ее исконные права.