Читать книгу "Круговой перекресток - Елена Гайворонская"

Георгий пытался спорить: все писатели, даже классики, когда-то были обычными детьми, и, если бы им постоянно твердили, что все бесполезно, даже самый великий классик никогда бы не стал таковым. Зачем лишать ребенка веры в себя?

Мама отвечала, что не хочет развивать у дочери ненужные иллюзии. Саня неглупая начитанная девочка, но не более. Если сейчас она возомнит себя великим талантом, потом ей станет больно от сознания собственной заурядности.

Дед возражал: вдалбливать ребенку в голову, что он серость, – не лучший способ воспитания. Иногда лучше перехвалить, чем недохвалить. А мама сказала, что надо на все смотреть реально. И вообще, для девочки главное – внешние данные и умение себя подать.

Мне стало горько и обидно оттого, что мои старания обозвали ерундой. Писать я не перестала, но стала прятать написанное в стол, поглубже, на дно ящика, чтобы никто не добрался. Алекса говорила, чтобы я не отчаивалась и продолжала работать над музыкой слов, ведь главное, что мне самой это безумно нравится. Вот что самое важное, а вовсе не какая-то внешность.

Бабушка Евдокия, не разделявшая книжной страсти, ворчала, что ребенок портит глаза, и настойчиво пугала папу и маму:

– Сидит, уставившись в одну точку. Окликаю – молчит, не слышит. Говорит – задумалась. А вчера жаловалась, что голова болит. Заболит тут – дома целыми днями. Сейчас и горло здоровое, а гулять не выгонишь. Ох, дождетесь, девчонка мозгами тронется…

Мама с папой легко пугались. Отбирали книгу, выпроваживали на улицу, где соседские ребятишки гоняли в салочки или прятки. Мир реальный был гораздо живее и динамичнее виртуально-книжного. Во дворе он делился на взрослый и детский, а те, в свою очередь, подразделялись на мужской и женский и, соответственно, мальчишечий и девчоночий. Очень скоро я обнаружила, что мир мальчишек мне гораздо ближе и интереснее. Вместо того чтобы в сотый раз укачивать не желавшую засыпать куклу или изображать с помощью камушков, стеклышек и прочих полезных подножных материалов магазин или парикмахерскую, устраивать девчачьи разборки с неизбежными слезами, царапаньем и тыканьем пальчиками «сама дура», я, вооружившись палкой, лихо гоняла с пацанами в войнушку, лазила по заборам и деревьям, соревнуясь, кто заберется выше. Прыгала по горбатым крышам железных коробок-гаражей, дразнила привязанного к дереву соседского боксера, который хрипел и норовил сорваться с поводка, пока хозяин бегал за пивом. Среди дворовой шпаны я быстро стала своим парнем и умудрялась бороться за лидерство с коренастым задиристым Артемом, которого я звала Хомяком за толстые щеки, а тот в ответ грозился вздуть меня как следует и не посмотреть на то, что я – девчонка. Напрасно перед выходом на улицу на меня надевали воздушное голубое или розовое платье с оборками, белые гольфики, лакированные туфельки, вплетали в косы два огромных банта. Возвращалась я с содранными локтями и коленками, оторванной оборкой, а роскошные банты волочились понурыми тряпицами. Бабушка всплескивала руками, говорила, что я невозможный ребенок, что однажды я сверну себе шею. Дед флегматично предлагал надевать на ребенка во двор простые штаны и футболку, которую не жалко. Я радостно соглашалась, но бабушка становилась в суровую оппозицию.

– Она девочкой растет, – проговаривала по слогам, – де-воч-кой! И вести себя должна как девочка, а не как шпана замоскворецкая! А ну, марш в ванную!

Я намыливала длинные волосы щипучим шампунем и молча мечтала собрать воздушно-оборчатые платьица, банты, лакированные туфельки и белые гольфики в большую картонную коробку и вытащить потихоньку на помойку, мысленно клялась, что, когда вырасту, ни за что на свете не надену ни одной юбки, тем более – с дурацкими оборками… К счастью, однажды на родительском совете было принято соломоново решение: в приличное место, типа гостей или театра, я буду выряжаться в рюши, бантики и прочие необходимые элементы дресскода. Во двор же разрешили ходить в простеньких футболках и синих брючках с кармашками, сшитых мамой специально для прогулок и моментально ставших любимым предметом гардероба.

В клетушке-распашонке – двух крохотных комнатках-пеналах за третьей проходной – нас было пятеро: мама, папа, бабушка, дед и я. Плюс целая толпа народа, совершавшая набеги на московские магазины со всех концов необъятной страны. В годы повального дефицита снабжение Москвы было не в пример лучше, чем в провинции. Провинция отвечала Москве в лице ее рядовых граждан стойкой неприязнью, как затаенной, так и откровенной, но не брезговала столоваться и останавливаться у этих самых москвичей, не забывая попутно выразить свое фи, а терзаемые чувством вины москвичи покорно расплачивались за бездарную экономическую политику. Бабушкины родственники по маминой линии – двадцать пятая вода на киселе, знакомые родственников и знакомые знакомых, которых вечно откуда-то приносил черт и которых почему-то никак нельзя было не принять, – появлялись постоянно. Без того крошечная квартира заставлялась баррикадами чемоданов и узлов, через которые приходилось перепрыгивать либо протискиваться. Заполнялась чужими запахами: пота, противных духов, колбасы, за которой почему-то шла непрерывная охота. Громкими зычными голосами, смехом, больше похожим на конское ржание. Привозили детей – якобы показать Москву. На деле Москва сводилась к нашему двору и парку, будто в других городах не было ни одного двора и парка. Почему-то считалось, что детям я должна быть безумно рада. Особенно маленьким, вечно ноющим и орущим. «Поиграйте!» – говорили взрослые, плюхались за стол и начинали кушать колбасу. Игры заключались в том, что приезжие детишки бесцеремонно хватали мои игрушки, рылись в ящиках письменного стола, скакали по кровати и вопили во всю мочь, а на мои протесты бегали жаловаться взрослым. Тотчас являлась бабушка и говорила, что мне должно быть стыдно перед гостями.

Прощаясь, визитеры энергично приглашали нас на лето в Иваново, Ригу, Тамбов, Волгоград, Ташкент, Урюпинск… На грибы, ягоды, овощи, фрукты, рыбалку и прочие прелести провинциальной жизни: «Девочка такая худая, аж светится! Ее надо поить молоком!» Я морщилась, потому что терпеть не могла молока, бабушка же искренне радовалась и обещала непременно приехать, потому что дачи у нас не было и каждое лето вставала проблема, куда девать ребенка, то бишь меня. Но всякий раз на подходе к июню приглашатели загадочным образом забывали свои обещания, заболевали, затевали ремонт, рожали новых детей, разводились, женились, отбывали в командировки и санатории… И оказывалось, что они очень рады нас видеть, но не у себя, а у нас дома, во время очередного набега на столицу.

Однажды после отъезда очередной гостевой партии я случайно услышала, как дед укоризненно говорил бабушке:

– Дуся, зачем ты дала им денег?

– Как я могла отказать? Людям надо купить еду в поезд…

– Вот и дала бы бутерброды! – возмутился дед. – Взрослые люди должны уметь рассчитывать свои траты.

– Они же вернут!

– Много тебе до сих пор возвращали?

– Я так не могу. Люди приехали с детьми…

– А на кой черт они тащили детей?! – неожиданно взорвался дед. – Дома вечно проходной двор! Ладно были бы родственники, а то вообще неизвестно кто!