Читать книгу "Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода - Иосиф Кантор"

– Если так пойдем, то через пятнадцать дней достигнем Земли Обетованной! – радовались некоторые.

Моисей, слыша такое, молча вздыхал. Он понимал, что прямым путем в Землю Обетованную не пройти – могут не пропустить египтяне, которые охраняют северные рубежи Египта от филистимлян, а если и пропустят они, то ни за что не пропустят филистимляне. Филистимляне нападут непременно, потому что они не могут не напасть, да и поживиться будет чем, особенно если дойдут до них слухи о том, что египтяне отдали уходящим евреям много чего драгоценного. А слухи дойдут, обязательно дойдут, потому что слухи распространяются скоро. И что тогда? Противостоять отборным воинам филистимлян люди не смогут. Тридцать пять тысяч из шестисот смогут сражаться, остальные же просто погибнут. Сами египтяне (а воины они, надо признать, неплохие) говорят: «воин-филистимлянин стоит троих, ибо не только силен он, но и ловок, и не только ловок, но и коварен». Что толку уходить для того, чтобы погибнуть? Потому Моисей намеревался на второй день повернуть на юг и идти в безлюдную область Ефам, где можно будет остановиться на несколько дней, передохнуть и навести порядок среди народа. Уже во время сбора в Раамсесе стало ясно, что двигаться надо упорядоченно, а не неорганизованной толпой. Пусть даже разделенной по коленам, но все равно толпой. Мужчины, женщины, дети, редкие всадники, повозки, навьюченные верблюды и ослы, козы и овцы – всех надо упорядочить так, чтобы можно было передвигаться без помех и, в случае нужды, обороняться без промедления.

– Не будем больше ждать зла от египтян! – радовались легковерные и недальновидные. – Фараон отпустил нас!

Моисей, слыша это, переглядывался с братом своим, Аароном. Уж они-то знали, насколько постоянен Мернептах, и знали, как держат свое слово египтяне. Когда им выгодно – держат, когда невыгодно – нет.

Фараон отпустил евреев не насовсем. Он отпустил их уйти в пустыню на расстояние трех дней пути для того, чтобы они могли принести там жертвы Всевышнему, не оскверняя этим верований египтян. Так просил Моисей. Моисей знал, что фараон никогда не отпустит своих рабов навсегда, и потому вел речь об уходе на несколько дней. Кроме того, Моисей не хотел получать дар освобождения из рук фараона. Не ему, презренному и проклинаемому, освобождать евреев…

Моисей понимал, что каждый участник великого похода должен не только уйти из насиженных мест, но и выйти из рабства в душе своей, избавиться от того мрачного груза, что оставило рабство, очиститься, и только тогда можно будет ступить ему на Землю Обетованную. А это долгий срок, исчисляемый не днями и не месяцами, а годами.

Но то будет потом, а сейчас главное – покинуть землю египетскую. Покинуть и забыть, покинуть и никогда больше сюда не возвращаться. Былое расположение правителей утрачено, былое гостеприимство египтян обернулось гнетом рабства, и нет евреям больше места в Египте, как Египту нет больше места в сердцах еврейских.

Первый день Исхода – великий день. В такой день, да еще выступая впереди народа своего, полагается думать о будущем, но мысли Моисея настойчиво возвращались в прошлое, перескакивая с одного на другое.

Моисей покидал Египет во второй раз. Впервые он бежал в страну Мидьян давно, еще в молодости, при жестокосердном гонителе евреев фараоне Рамсесе II, отце Мернептаха. Мернептах тоже не расположен к евреям, и добрым его никто от чистого сердца не назовет, но перед отцом своим он все равно, что собака перед львом – злости, может, и столько же, а мощь не та.

Бежал Моисей после того, как убил египтянина-надсмотрщика, избивавшего одного еврея по имени Датан. Надсмотрщик возжелал Суламифь, жену Датана, и дошел до того, что овладел ею в отсутствие мужа. Датан возмутился, но в ответ египтянин начал избивать его. Это увидел Моисей и вмешался. Убив надсмотрщика, он спрятал его тело, надеясь сохранить свой поступок в тайне. На следующий день Моисей увидел, как спасенный им еврей спорит с другим евреем, и высказал возмущение этим. Датан обернулся и, не испытывая никакой благодарности к спасителю своему, спросил: «Тебе-то какое дело, с кем я спорю и почему?! Или ты хочешь убить меня, как убил египтянина?! То шурин мой, Авирам, брат жены моей. Я хочу развестись с женой, потому что противна она мне после того, как египтянин входил к ней, а он возражает против этого! Но то наше дело, а не твое!» Моисей, рассчитывавший на то, что спасенный станет держать язык за зубами, убоялся гнева фараона, строго взыскивающего за кровь слуг своих, и бежал из Египта. Бегство оказалось удачным – он не только спас свою жизнь, но и нашел на чужбине жену, родившую ему двоих сыновей. Никогда не угадаешь наперед, в чем заключено твое счастье и в чем заключено несчастье…

В первый день ночевали в Сукоте, на второй пришли в Ефам.

– Мы достигли края пустыни! – воскликнул пылкий Осия, когда они остановились в Ефаме.

– Мы достигли края земель египетских! – поправил его Моисей. – Субботу проведем здесь, а потом пойдем дальше. Завтра, как взойдет солнце, приходите ко мне. Помолимся вместе Господу нашему, испросим его благословения и поговорим о делах наших.

Утро принесло неприятную весть – под конец ночи, в предрассветный час, когда сон крепче крепкого, в двух местах, в колене Иудином и в колене Рувимовом, там, где повозки и вьюки с припасами располагались вблизи от верблюдов, эти спокойные и послушные животные вдруг начали бесноваться. Да так, что опрокидывали повозки, втаптывали в песок припасы и нанесли тем самым запасам большой урон. Случилось это примерно в одно и то же время – не успели здесь понять, что случилось, как уже оттуда кричат: «Проклятые! Оставили нас без пропитания!» Что произошло с верблюдами, понять не удалось, потому что они убежали в пустыню и, как надеялись все пострадавшие, сгинули в ней навсегда.

Пострадали не только припасы, но и люди. Пятерых храбрецов, бросившихся наперерез, верблюды сбили с ног и затоптали насмерть. Кто-то сломал руку, падая, кому-то так сильно досталось копытом в грудь, что человек начал харкать кровью… Потеря части припасов и пятидесяти верблюдов тоже была ощутима. Но ощутимей всего была смена настроения в еврейском стане. Накануне вечером, ложась спать, люди смеялись и поздравляли друг друга с удачным началом пути и первым большим привалом, а сейчас они впали в уныние. Никто не улыбался, только горько вздыхали и пожимали плечами.

– Скотоложцы презренные! Сыновья падших женщин! – бесновался подле шатра Моисея грузный Элицур, сын Шедеура, начальник колена Рувимова, понося злых деятелей и призывая кары на их головы. – Будьте вы прокляты, и да будет проклято все семя ваше и все дела ваши!

И без того громогласный, Элицур в порыве гнева кричал так, что голос его был слышен по всему стану. Глаза его налились кровью, а борода грозно топорщилась. Многие говорили о недомысле и беспечности, но Элицур был склонен подозревать злой умысел.

– Уймись, – посоветовал Элицуру Моисей, подходя ближе. – Не роняй достоинства своего, чтобы не говорили потом: «это было в Ефаме в тот день, когда безумие поразило верблюдов, а от них перешло на Элицура, предстоятеля колена Рувимова!»

Под тяжелым взглядом Моисея Элицур умолк. Шумно выдохнул, выпуская остатки гнева из нутра своего, огладил бороду, поправил сползший набок бронзовый шлем и пробурчал себе под нос: