Читать книгу "Ангел Рейха - Анита Мейсон"

Никто не знал, что произойдет во время пике.

Я в очередной раз пробежала глазами по панели управления, а пальцами по привязным ремням. Небо лучилось золотым светом. Такое прекрасное утро – а я умру.

Я осмотрелась, проверяя, нет ли поблизости других самолетов. Во рту у меня пересохло.

Я сказала себе, что запросто могу отвертеться от сегодняшнего испытания. Придумать предлог – дело нехитрое. Да, погодные условия идеальные, но завтра будут такие же, если верить прогнозу. Могу сказать, что кресло закреплено непрочно. (А разве нет?) Через час я уже отчитаюсь перед начальником полетов и буду пить кофе в столовой, болтая с Дитером. Через час…

Я перевернула машину брюхом кверху и уронила нос.

Ах, это падение в бездну.

Планер устремился круто вниз, а я болталась над самым носом машины в прозрачном пузыре, и поля передо мной росли, поднимались, как… Как что? Кипящее молоко в кастрюле.

Я сосредоточила внимание на циферблатах. Если стрелка перевалит за отметку 200 км/ч, значит, тормоза не работают должным образом. Начнется вибрация. Вскоре она станет неуправляемой.

Две тысячи метров.

Я сидела (вернее, камнем падала вниз), вся подобравшись, как настороженное животное. С острым взглядом и острым слухом. Я ничего не пропускала мимо ушей. Все слуховые впечатления мгновенно поступали в мозг, который анализировал каждый звук, производимый стремительно несущейся к земле машиной. Каждый писк, каждый стук, каждый треск. Я ждала одного конкретного звука. Резкого сухого шороха крыльев. Через несколько секунд такой шорох превратится в скрип, какой издает натянутая до предела материя, прежде чем порваться. Не дай мне бог услышать этот звук.

На высоте тысяча пятьсот метров стрелка по-прежнему неподвижно стояла на отметке 200 км/ч, и я ощутила прилив безумного возбуждения. Во время испытательных полетов со мной такого еще никогда не случалось, и я не могла позволить себе подобные чувства: я же профессионал. Но все же возбуждение владело мной. В крови кипел запретный адреналин. Я камнем падала вниз, поля неумолимо надвигались на меня, и мне казалось, что вся моя предшествующая жизнь являлась лишь подготовкой к этому пикированию, к этому упоительному полету, подобному стремительному полету стрелы, пущенной в сердце земного шара. Когда альтиметр показал триста метров и я потянула ручку управления на себя, после чего меня снова вдавило в кресло и мир толчком выровнялся под моими крыльями, на какой-то миг я почувствовала, что не хочу выходить из пике.

Вот почему я понимаю Эрнста.

В Гатове я с трудом выползла из хвостового отсека «фоккевульфа». По небу плыли зеленовато-желтые облака, в воздухе пахло гарью. Как только я спрыгнула на землю, пилот задвинул колпак и стал выруливать на взлет. Длинноногий генерал шагал по летному полю к приземистому бетонному зданию, петляя между воронками, и я последовала за ним; небо над нами озарялось яркими вспышками и громыхало, словно гонг.

В окнах не горело ни огонька. Мы ощупью двинулись вдоль стены, инстинктивно прячась от смертоносного дождя. Потом послышались шаги. Навстречу нам вышел человек с фонарем. Он осветил нас, а потом повел по темным коридорам к контрольно-диспетчерскому пункту.

Помещение, с забранными плотными шторами окнами, освещалось несколькими керосиновыми лампами. Штукатурная пыль покрывала полированные столы, и на рации лежал недоеденный ломоть хлеба. Все же на дальней стене, как и во все прошлые разы, висела цветная карта Берлина. Только она одна и выглядела привычно.

Мне пришло в голову, что выглядеть привычно она не должна. Я присмотрелась внимательнее. Улицы, каналы, железные дороги, знакомые контуры и милые сердцу названия. На востоке – излучина реки Шпрее; на западе – изящных очертаний озера и зеленый массив Грюневальда, начинавшийся на противоположном от нас берегу Хафеля.

Ничто на карте не говорило о том, что город, окраины которого мы достигли, превращен в руины. На ней даже не обозначалось, какие районы уже захвачены русскими. Карта прошлой жизни.

Я повернулась к летчику, приведшему нас сюда. Он слабо улыбнулся, когда я сняла шлемофон: узнал меня. Я видела его впервые.

– На карте ничего не обозначено, – заметила я.

– А что обозначать-то?

– Где русские.

– Повсюду, – рассмеялся он.

Он казался изможденным и – при неверном свете керосиновых ламп – слегка безумным.

– Какие дороги в город открыты?

– Никакие.

– Вообще ни одной?

– Берлин окружен.

Он тяжело опустился на табурет и жестом предложил мне сделать то же самое. Я предпочла пройтись по комнате, массируя до сих пор сведенные судорогой мышцы.

Генерал на мгновение замер, положив руку на трубку телефона, а потом сказал:

– Но ведь наверняка есть способ пробраться туда. Каких-нибудь пятнадцать – двадцать километров.

Затем он бросил несколько слов в трубку. Как ни странно, телефонная линия работала. Хотя в любой момент связь могла прерваться. Генерал снял фуражку и положил на стол, усыпанный штукатуркой и хлебными крошками. Потом с раздраженным видом переложил ее на колени.

– Мне наплевать, спит он или нет. Позовите его к телефону, – сказал он в трубку. Его терпение лопнуло. – Это приказ!

Летчик наблюдал за ним со странным выражением лица. При встрече с нами у входа он не приветствовал генерала по-уставному. Лейтенант авиации. Со всем покончено, поняла я. С воинскими приветствиями и приказами покончено. Теперь начинается другая жизнь.

– Сигарет у вас, конечно, нет? – спросил он у меня.

Я помотала головой:

– Извините.

Генерал достал из кармана нераспечатанную пачку и бросил лейтенанту. Тот поймал ее, бормоча слова благодарности. Поднес к носу и с наслаждением вдохнул табачный аромат. Вытащил сигарету и покатал между пальцами, прислушиваясь к легкому треску сухого табака. Наконец зажал ее в зубах и зажег спичкой, валявшейся на столе.

– Вы тут один? – спросил генерал, не отнимая трубки от уха.

– Так точно, один.

Судя по всему, генерал тоже понимал, что с воинскими приветствиями и многим другим покончено.

– А где остальные? Дезертировали? Убиты?

Лейтенант не ответил. Генерал обвел медленным взглядом комнату: беспорядок, покрытые штукатурной пылью столы, бесполезная карта.

В трубке послышался треск, и генерал переключил все свое внимание на нее.

– Фон Белов? Слава богу. Я в Гатове. Он по-прежнему требует, чтобы я прибыл?

Отрывистый металлический голос напористо произнес несколько слов. Генерал внимательно все выслушал. На его лице медленно проступало безнадежное выражение.

– Да, при первой же возможности, – наконец сказал он и повесил трубку.