Читать книгу "Где ты теперь? - Юхан Харстад"

Я надел комбинезон с магнолией, он чуть-чуть жал, и пахло от него новой одеждой. Прошел назад в магазин, сел за стойку, включил радио и открыл книгу заказов, чтобы посмотреть, что мне предстоит сделать в этот обычный апрельский вторник.

Радио.

Новости.

Бомбардировки Косово и Войводины, НАТО все никак не попадет в цель, и тут я увидел первый Заказ — отвезти цветы в больницу, кому-то из пациентов. Я посмотрел на часы. Остальные придут только через полчаса, а открываемся мы через сорок пять минут. Но заказ надо выполнить срочно, а других дел у меня не было, поэтому я собрал заказанные цветы, сделал два букета и положил в коробку из-под фруктов. По радио пели «Кардиганс», что-то незнакомое, но, запирая дверь, я мычал что-то себе под нос, пытаясь повторить мелодию, потом уловил тональность, но потерял саму мелодию, после чего подошел к радиоприемнику, выключил его, огляделся в последний раз — ага, все в порядке: цветы красивые, и пахнет хорошо, приятно здесь находиться — открыл входную дверь, вышел, закрыл дверь, запер ее, открыл дверцу машины, сел, захлопнул дверцу, завел машину и поехал в больницу, что за четыре поворота отсюда.

Отвозить цветы в больницу нужно было почти каждый день. Это плохое предзнаменование. Я часто туда ездил, практически каждую неделю. Именно здесь дедушка жил перед смертью, и букеты туда заказывали, если только кто-то собирался умереть. Тогда умирающему все прощалось. Медсестры заходили в палату, принюхиваясь, чувствовали притаившуюся за обоями смерть и предлагали приукрасить палату: «Фру Такая-то и Такая-то, может, поставить у вас цветы, что скажете? Ой, что-то здесь темновато, может, немного раздвинуть шторы?» Они вытягивали руки, раздвигали шторы, комнату заливал свет, а вскоре должны были доставить цветы, и тем самым все уже было предрешено — через пару часов или дней к тебе спустятся ангелы или демоны, а вокруг твоей кровати соберется народ помоложе. Скрестив руки, они будут смотреть на тебя добрыми или злыми глазами, ожидая, когда ты безвозвратно исчезнешь.

Я вез два букета — тюльпаны и белые нарциссы, эти цветы многим нравятся, людям они о чем-то напоминают, не знаю уж, о чем именно, но мне говорили об этом, когда я заходил с ними в палату и помогал больным поставить букеты в вазу. «Какие красивые», — восхищались они и потом начинали про свои воспоминания, и так было каждый раз, словно они показывали эдакий мысленный фотоальбом, в котором умещались все годы жизни.

В этот раз цветы для фру Хельгесен, пришел ее черед.

Ее дни сочтены.

Кто-то все подсчитал и пришел к выводу, что пора и честь знать.

Однако ей об этом не сказали. Она лежала в постели и смотрела в белый потолок.

— Это мне? — спросила она, когда я, постучав и услышав тонкий скрипучий голос, ответивший «войдите», открыл дверь.

— Ну конечно вам, — ответил я.

— Мне что, пора умирать? — Сомнения в ее голосе не было, только легкое удивление.

— Нет, что вы, — ответил я, — вам просто-напросто надо слегка оживить палату.

Я умел ладить со всеми, умел подстраиваться под других в зависимости от ситуации. Предупреждение я понял. Присев на стул, я достал из-под раковины вазу и начал расставлять цветы.

— Подойдите, — сказала она.

Я подошел. Старушка сжала губы.

— Цветы приносят только умирающим, — сказала она.

— Нет, что вы, — ответил я, — многим приносят цветы.

— Но никто дольше них не живет.

— Дольше цветов?

— Да.

— Нет.

— Но цветы все равно красивые.

— Да.

— Действительно, они мне напоминают о чем-то таком, не знаю, по-моему, у нас в саду такие росли. Нет, не помню. Но они все равно красивые. Правда.

— Это тюльпаны и нарциссы, — сказал я.

— Очень красивые. И такие белые. А ты, наверное, садовник?

— Да, садовник. Работаю вон там. — Я махнул рукой в направлении оранжереи.

Как будто она могла видеть через стену, будто у стариков глаза — как рентгеновские лучи.

Она посмотрела на цветы, которые я поставил на стол. Букет был составлен бестолково, и она это заметила. Цветы дешевые, одни из самых дешевых, такие быстро вянут, в лучшем случае проживут пару дней.

— Они долго простоят? — Женщина показала на букет, попытавшись дотронуться до листьев, но не дотянулась. Поэтому я приподнял вазу и поднес к ней, чтобы она прикоснулась к ним, попробовала на ощупь. Она с шумом втянула их запах, будто принюхиваясь ко всему вокруг.

— Да, — ответил я, — они простоят долго.

— Хорошо.

Когда я, собираясь уходить, ставил вазу на стол, старушка продолжала тянуться к ней, и даже когда я закрывал за собой дверь, рука все еще была протянута к столу. «Хорошо».

Выйдя в комнату отдыха, я подошел к пожилой женщине, которая работала в больнице. Она расписалась на квитанции и, поблагодарив меня, предложила кофе, но я отказался, мне хотелось побыстрее оттуда уйти.

— С вами очень приятно работать, — начала она, нервно огляделась, подыскивая слова, а те почему-то словно завалились куда-то в угол или в мусорную корзину. — Но теперь это дороговато для нас. Ну, то есть, ну да, мы, конечно, понимаем, что цены у вас вполне разумные, но мы все равно… — Я ждал. Я понял, о чем она, и вполне мог уйти, но я ждал.

— Ну, пожилые часто умирают, и так уж получилось…. Так уж получилось, что мы решили теперь заказывать цветы подешевле, в… в супермаркетах. Поэтому…

— В «Рими»? — спросил я.

— В «Реме», — смущенно ответила она, уставившись в столешницу. — Ну, там теперь дешевле, и они предложили нам контракт, поэтому, в общем… — И, будто эта мысль пришла ей в голову впервые, она добавила: — Мы ведь просто хотим немного скрасить их последние дни. Ты ведь понимаешь, что… ну… — Она почти уткнулась носом в крышку стола.

— Конечно, — ответил я, — да сейчас почти никто и не покупает цветы в оранжереях.

Она неуверенно посмотрела на меня:

— Разве?

Она как будто не знала, что еще сказать.

— Забудем, — сказал я. Я развернулся, вышел из больницы, поехал назад в магазин, открыл дверь и сел за стойку, включив радио. Никаких новостей, никаких смертей, только музыка.

Но ведь у меня все было хорошо, разве нет?

Да, у меня все было хорошо.

Все было очень хорошо.

У меня было все, что нужно.

Меня звали Матиас, мне было 29 лет.

Я был садовником.

Я любил свою работу.

Я на самом деле ее любил, частенько приходил в оранжерею пораньше, самый первый, может, за час до начала, и морозным утром выходил в сад. Изо рта валил пар, а я садился на лавочку и слушал, как мимо проезжают машины, прислушивался к шуму изношенных двигателей, пока эти несчастные ехали на ненавистную работу. На переговоры, которые ни к чему не приведут, к ценам, которые не удастся сбить, предложениям, которые невозможно принять, к неотложным делам и идеям, от которых придется отказаться по экономическим соображениям, к планам, которые никогда не воплотить. И каждый раз, когда вы будете встречаться с новыми людьми, рассказывать им о новых невоплотимых проектах и пожимать им руки, планы эти, как маленькие ранки, будут саднить ваши ладони.