Читать книгу "Сталтех - Андрей Ливадный"

— Периодически. Главное, что не во сне, а наяву. Из-за обыкновенных кошмаров тревожить бы не стал.

— Так, может, сталтех настоящий?

— Нет. Я в него стрелял — пули насквозь проходят. Словно он — тень, мираж, понимаешь? И вообще «мой», — Макс криво усмехнулся, — мой на обычных сталтехов не похож.

— В смысле? — удивился Антрацит. — Ты толком говори! А то как будто бредишь!

Сталкер на миг задумался, подбирая слова, затем глухо произнес:

— Не человек он…

— Ну, ты, Макс, загнул! Не человек!… — рассмеялся мнемотехник. — Конечно. Сталтех — он и есть сталтех.

— Не понимаешь ты меня! — Нервы у сталкера были на пределе, это точно. — Говорю — необычный, странный! Он человеком и не был никогда! Метра полтора ростом… Морда жуткая, узкая, башка как будто к затылку вытянута. Конечности с двумя суставами, кисти рук — трехпалые. Появляется внезапно, буквально секунд на десять-пятнадцать, и что-то пытается мне сказать.

— О чем хоть говорит?

Максим зло посмотрел на мнемотехника. Издевается?

— Откуда я знаю?! В голове скрежет возникает — от него мороз по коже. И непонятно — не то помехи в мью-фоне, не то действительно сталтех…

Антрацит лишь покачал головой.

— Импланты сбоят, — категорично заявил он. — Таких сталтехов, как ты описываешь, не существует. Уж поверь, я механической нежити повидал достаточно. Скорги, когда носитель захватывают, структуру опорно-двигательного аппарата никогда не меняют, — со знанием дела пояснил Антрацит. — Металлизированных собак видел, кошки попадались, крысы, но таких тварей, как тебе грезится, в природе до катастрофы не существовало. Это у тебя галлюцинации от «левых» имплантов. В твоей собственной башке этот сталтех живет, понял?

— Проверь, а?

— С какой радости? Я ведь тебя предупреждал?

— Ну что ты заладил? Просто — проверь! Я тебе заплачу!

Мнемотехник указал на кресло, похожее на страшное устройство для средневековых пыток.

— Экипировку снимай и садись туда.

Отказать сталкеру в просьбе он не смог. В отчужденных пространствах добро мало кто помнит, но Антрацит никогда ничего не забывал. Однажды Максим спас ему жизнь, и этого оказалось достаточно, чтобы пустить побоку все старые обиды и недоразумения.

— Бестолковый ты, Макс. Устроился?

— Угу.

— Чего дрожишь-то?

— Кресло у тебя… жутковатое.

— Прекрати! Ты же не пятилетний ребенок на приеме у стоматолога! Прошлый раз сбежал да глупостей наделал. Сиди уж!…

Максим сглотнул. В прошлый раз действительно глупо все получилось.

— Глаза закрой. Мысленно отключись от имплантов. Думай о том времени, когда их еще не было в твоем теле.

Максим покорно закрыл глаза.

Антрацит сел на вращающийся табурет, включил блоки аппаратуры, посмотрел на показания приборов.

— Макс, я же попросил! Что у тебя в голове творится? Импланты гиперактивны! В таком состоянии я не смогу найти причину сбоев!

— Ну, вколи мне что-нибудь! — зло огрызнулся сталкер. — Выруби мой мозг и работай себе спокойно!

— Не выйдет. Если потеряешь сознание, скорги вообще взбесятся. Они ведь сосуществуют в симбиозе с организмом. — Мнемотехник на миг задумался. — Хорошо. Я введу твой рассудок в пограничное состояние. Но и ты мне помоги. Неужели нет никаких нейтральных воспоминаний? Ты ведь не в Пятизонье родился, верно?

Максим ничего не ответил.

Попытка сосредоточиться на прошлом лишь усугубила положение. В сознании возникла цепочка болезненных ассоциаций, нанизывая одно пронзительное воспоминание на другое…

Глава 1

Окрестности Соснового Бора.

Прошлое…

…Стылое, хрупкое утро.

Первый ледок подкравшейся зимы сковал лужи. Липкое месиво грязи, вспаханное гусеницами военной и строительной техники, застыло на морозе, открывая доступ к островкам руин. В звонкой тишине бледного рассвета тяжелые шаги патрулей отсчитывали последние минуты до окончания комендантского часа.

Город просыпался.

Историческая часть мегаполиса, наименее пострадавшая во время Катастрофы пятьдесят первого, уже полнилась деловой суетой, а в зоне тотальных разрушений, на подступах к Барьеру, запечатавшему уничтоженную окраину города-гиганта сферической гравитационной аномалией, еще царила тишина.

Казалось, что тут никто не живет, лишь военные городки, обустроенные по периметру мутно-серого купола, отрезавшего Сосновый Бор от остального мира, выдавали присутствие людей.

Подле Барьера безраздельно властвовала армия, но в нескольких километрах, там, где заканчивались грязевые поля, а из земли начинали проступать невысокие огрызки стен зданий, жизнь постепенно брала свое. Тут, на самом дне жуткого подковообразного амфитеатра, образованного постепенно поднимающимися ввысь уступами зданий, за годы, прошедшие после Катастрофы, сформировался своеобразный мирок, существующий по собственным законам.

Там, где руины поднимались до уровня второго-третьего этажей, а стылый ветер гулял по расчищенным от обломков улицам и проспектам, после окончания комендантского часа появились редкие прохожие, подле недавно восстановленной станции метро бригады строителей, покинув уютное тепло подземки, ожидали подхода спецтранспорта.

Максим проснулся от холода.

Хотелось курить. Стылая сырость пробирала до костей, мышцы одеревенели, пустые, безрадостные мысли отражали лишь сиюминутные заботы и желания.

Кутаясь в старенькое пальто, он подошел к проему выбитого окна.

Сигарет не было. Внизу в разломе улицы уже появился народ. Бригады строителей, разгрузив материалы и инструмент, скрылись в одном из соседних зданий, говорят, его собирались восстанавливать, а на улице кое-где уже открылись маленькие магазинчики. Бизнес большого города постепенно выпускал щупальца, проникал в руины, — на первых этажах сохранившихся построек некоторые помещения отремонтировали, приспособив под торговые точки и незатейливые кафе.

Здесь никого не волновали чьи-то отдельно взятые судьбы. Каждый сам по себе. Выживает, как может.

Максим подслеповато посмотрел вдаль. Утро было ясное, зимнее солнце светило, но не грело.

Так же и в душе. Холодно. Одиноко.

Пару лет назад ему повезло выжить. И не более. Судьба, сломанная вмиг, не срослась вновь. После пережитого шока, хаоса, нескольких дней скитаний среди наполненных агонией руин он как будто впал в моральную кому, не сумел вновь окунуться в теплую суету большого города, а остался тут, на дне исполинской воронки, вырезанной в теле мегаполиса титаническим взрывом.