Читать книгу "Мастер икебаны - Суджата Масси"

Это, между прочим, старинная пословица такая. Означает, что несчастье идет рука об руку со счастьем и подкрадывается незаметно.

Предсказание — рискованная штука. Первое время я диву давалась, сколько народу в Японии пребывает в уверенности, что будущее кроится непременно по лекалам прошлого.

Прошлое — модель для сборки будущего, как-то так у них выходит.

Но я в этом ничего не понимаю, предсказатель из меня никудышный. В то чудесное, просвеченное мартовским солнцем утро, когда я бежала по городу, опаздывая на урок в Каяма, мне и в голову не могло прийти, куда я на самом деле бегу.

Откуда мне было знать, что цветение сакуры, которое, как обещал улыбчивый диктор, накроет город розовой волной, принесет нам и кровавый прибой, и шторм, смертельно треплющий бутоны... нет, этого никто из нас — ни моя умная тетушка, ни диктор, ни тем более я сама — в то прозрачное утро не мог бы себе и представить.

Здание Каяма Каикан возвели двадцать лет назад, в те эйфорические времена, когда японская экономика стремительно шла в гору. Две авангардные зеркальные башни школы свидетельствовали о богатстве, власти и новом почерке. Именно эти черты считались фамильными в семействе Каяма, но это я, кажется, уже говорила.

Тетя Норие рассказывала, что в позапрошлом веке, году в 60-м, семья, владеющая здесь землей, открыла школу икебаны, когда один из сыновей внезапно передумал становиться монахом и заявил, что намерен обучать других тому, чему сам успел выучиться в буддистском храме, то есть искусству составлять букеты.

Учиться к нему — а это был первый иемото в семье Каяма — пришли заносчивые и любопытные жены японских купцов, так же как к нынешнему иемото приходят жены клерков и коммивояжеров. Каяма процветала до середины двадцатого века, как и несколько других школ, но после Второй мировой дела застопорились. Богатых японок, любящих искусство и располагающих временем, становилось все меньше.

Иемото собрался с мыслями и пригласил в гости американку, жену генерала — полюбоваться икебаной и выпить хорошего чаю. Американка записалась в школу и привела стайку скучающих офицерских жен. Все пошло на лад. Каямская увядшая было икебана покрылась свежими бутонами, приободрилась, иемото принялся путешествовать по миру, и к концу шестидесятых — через сто лет после открытия — бетонное здание, где училась моя тетушка, стало тесным, вышло из моды и было разрушено, уступив клочок земли двум высоченным башням, блистающим чистыми стеклами.

Входя в школьный вестибюль, я первым делом видела гордость и почерк Каяма — загадочную инсталляцию из зазубренных осколков песчаника на белой стене. Потом можно было пройтись по саду камней, где искусные цветы кидали искусные взоры из искусных трещин, но в тот день у меня не было времени. Я вошла в кабину лифта, зеркальную, с отшлифованным до блеска гранитным полом, и медленно поплыла вверх, на свой четвертый этаж.

У входа в классную комнату красовались два высоких контейнера, полные цветов и листьев. Я уже знала, что могу выбрать охапку материала — крупных веток, которые создадут основу композиции, и охапку акцента — мелких цветов и веточек, которые будут создавать, разумеется, акцент.

Мне достались несколько вишневых веток, кажется, последних, и парочка белых астр — можно было приступать. Около дюжины женщин уже склонились над двумя длинными рабочими столами, среди них и тетушка Норие с ветками логановой ягоды[4], и ее лучшая подруга Ёрико Ивата — похожие как две капли воды, — стройные, холеные домашние хозяйки лет пятидесяти, которым не дашь и сорока.

Обе подстрижены как юные пажи, обе в габардиновых свободных брюках, шелковых блузах с подвернутыми рукавами, обнажающими идеальные предплечья без единого волоска. Зачем им обеим понадобилось брить руки — или что там они со своими руками делали? — а также рядиться в шелка, совсем не подходящие для здешней работы, этого мне было не понять. Другое дело — мой хлопковый свитер с короткими рукавами и джинсы-клёш. Джинсы были куплены в бутике для тинейджеров в районе Хараюку и не имели ни малейшего шанса понравиться моей тете Норие, несмотря на свой очаровательный глубокий черный колер.

— А вот наконец и Рей-сан! — чирикнула Ёрико, которая знала меня достаточно, чтобы звать просто по имени.

Тетя Норие положила свои специальные, остро заточенные ножницы на стол и оглядела меня с ног до головы.

— Ты заблудилась? Вышла не на той станции?

— Нет, я просто опоздала. Извините, — сказала я, примостившись на жесткой табуретке напротив.

— Волосы твои выглядят неплохо, а вот обувь... Ужас какое уродство! — Норие старательно поморщилась, глядя на мои кроссовки для джоггинга. Я ей как-то пыталась объяснить, что продвинутая молодежь носит такие с чем угодно, даже с вечерними платьями, но причислить двадцативосьмилетнего специалиста по антиквариату к молодежи тетя отказалась наотрез.

— Если бы не они, я бы еще позже пришла, — попыталась парировать я, — пришлось бежать всю дорогу.

— Вы ничего не пропустили, — утешила меня Ёрико. — До лекции Сакуры-сан еще много времени, можно все успеть. Возьмите с полки сосуд и приступайте.

Будь я дома, сложила бы три вишневые веточки за две минуты, но школа действует мне на нервы, и дело не заладилось. Ветки не гнулись как надо, валились друг на дружку и не желали изысканно торчать из узкой керамической вазы, как у тети Норие и Ёрико.

«Неужели только у меня?» — подумала я в отчаянии и оглянулась вокруг.

Лиля Брэйтуэйт, высокая стильная девица из Канады, составила вишню с азалией, букетик выглядел вполне пристойно. Лилина подружка Надин Сен-Жиль повторила ее выбор, но сложила похуже, самым лучшим мне показался цветущий бледно-розовым вереск, стоявший в китайском фарфоровом горшочке перед студенткой по имени Мэри Кумамори. Особенно хорош был горшочек!

— Я тоже хочу такой, фарфоровый... Где его можно взять? — обратилась я к Норие.

— Нигде, дорогая. Мэри делает их сама и приносит из дому. Но твой сосуд ничем не хуже, для твоего материала сойдет. Помни, что первый шаг — расщепление! Начинай, и все встанет на свое место.

Ну да, ну да — расщепление. Это было на прошлом уроке. Следует сильно поранить один стебель и прямо в рану воткнуть другой, поменьше. Допустим, я разрезала и воткнула, что теперь? Чтобы узнать об этом, нужно было заглянуть в учебник, но хорошенькая картинка, приведенная там, была совсем не похожа на веник, торчавший из моей вазы, а читать объяснения я не могу — не хватает словарного запаса. Пришлось напомнить об этом тете, у которой, между прочим, была учительская степень, полученная в Каяма еще тридцать лет назад. Ума не приложу, зачем она посещала эти уроки.

— Вы не читаете по-японски? — Тут уже Ёрико состроила скорбную мину. — Я раздобуду для вас перевод нашего учебника. Лиля-сан и Надин тоже пользуются переводом.