Читать книгу "Тайны Ракушечного пляжа - Мари Хермансон"

В конце концов я выбрала, где свернуть, и мы двинулись в заросли. Нам то и дело приходилось останавливаться и высвобождать запутывавшуюся в ветках блесну Юнатана. Наконец я сняла ее с лески, и Юнатан убрал ее в коробочку к остальным блеснам.

Вдруг наш путь преградила каменная изгородь, и я стала пробираться вдоль нее в поисках разрушенного участка, где можно было бы перебраться. Таких мест оказалось несколько. По сути дела, вообще большая часть изгороди была разрушена. Мы пролезли в первую приглянувшуюся дырку, и лес сразу же кончился, а нас обступили поросшие вереском горы.

Я увидела, что мы взяли слишком далеко на запад. Но теперь, когда у меня появился хороший обзор, я точно знала, где нахожусь. Горы были такими же, как и прежде. Здесь ничего не изменилось. Подул свежий ветер.

Я вновь всем телом ощутила, как прекрасно ходить по горам в резиновой обуви. Рассчитывать расстояние перед прыжком. Чувствовать, что приземляешься точно в задуманном месте, что подошва словно прилипает к горе, что она достаточно жесткая, чтобы выдерживать толчок, и достаточно мягкая, чтобы нога ощущала структуру грунта. Глаза внимательно смотрят по сторонам. Мозг непрерывно обдумывает оптимальный путь, все время: выбор и решение. Тело послушно взбирается, прыгает, сгибается и распрямляется.

Для сыновей все это, конечно, в порядке вещей. Дома они каждый день играют в горах. Они меня здорово обогнали, но я видела выделяющиеся на фоне неба красные кепочки, когда мальчики приостанавливались на какой-нибудь вершине и оборачивались ко мне, чтобы я, словно регулировщик, взмахом руки указывала им дорогу.

А ведь еще совсем недавно ждать приходилось мне. Сбежав в одиночку с какой-нибудь крутой горки, я оборачивалась и, одного за другим, принимала их в свои объятия и переносила через трудные участки.

Этот рельеф сформирован материковыми льдами. Здешние горы изрезаны узкими трещинами-долинами и ущельями, иногда мелкими, иногда отвесными и глубокими, но определить глубину можно, лишь подойдя к самому краю. Молоденькие полуметровые дубки при ближайшем рассмотрении внезапно оказываются верхушками высоких деревьев, корни которых располагаются на десять или двадцать метров ниже, и лишь в самую последнюю секунду ты удерживаешься от мощного прыжка, который вот-вот собирался совершить.

Природа в таких ущельях очень разнообразна, каждое из них — это отдельный мирок. Чаще всего в них растут низенькие дубы. Но там может оказаться и небольшое болото с кочками, поросшими осокой, карликовыми соснами и пушицей. А в других ущельях представлен прямо-таки весь мир картин Бруно Лильефорса[1]в миниатюре, его темный ельник — этакий доисторический пейзаж с папоротниками или слившимися в единую массу кустами можжевельника. Возникает ощущение, будто каждый из этих миров свалился прямо с неба, чтобы, погрузившись в глубь горы, еще больше развить и облагородить свою индивидуальность, существуя в полной изоляции от окружающей действительности.

Единственный путь по суше к Ракушечному пляжу пролегает именно через такое ущелье. Я стала всматриваться в горный ландшафт, чтобы отыскать сотканную из смешанной растительности крышу нужного ущелья. Но мы все еще слишком сильно забирали на запад.

Мне вдруг вспомнилось другое ущелье, с прозрачной зеленой травой и соснами. Однажды мы с Анн-Мари зарыли там клад. Металлическую банку из-под чая, которую мы набили «сокровищами».

Меня вдруг охватило сильнейшее желание найти этот клад. Я поспешно догнала мальчиков и сообщила им о новых планах.

— Мы будем искать клад, — сказала я.

Они, похоже, отнеслись к этому с некоторым недоверием, но принялись помогать мне в поисках.

— Там должны быть сосны, — сказала я. — Сосны и зеленая трава. И вишневое дерево.

— А сосны, они какие? — спросил Макс.

На самом деле я не знала, где именно находится то ущелье. Мне помнились только сосны, зеленая трава и дикая вишня. Вскоре я поняла, что это невыполнимая задача. Я сказала, что поиски клада отменяются, и мы пошли дальше на восток, к Ракушечному пляжу. Это ущелье пропустить невозможно. Просто двигайся вдоль береговой линии, и непременно на него наткнешься. Только не слишком близко к морю, потому что скалы нависают над водой почти вертикально, и я старалась ни на минуту не выпускать мальчиков из вида.

Наконец мы нашли нужное место, присели на корточки и, съехав на подошвах с горы, плюхнулись на шуршащий ковер из прошлогодних листьев. Вот высохший ручей. Дуб, рябина и черная бузина. Старые стволы ольхи с потрескавшейся корой и серый лишайник. Стебли жимолости с такой силой вцеплялись в стволы деревьев, что на коре остались глубокие отметины.

Макс захныкал, после того как Юнатан угодил ему веткой в лицо. Я бросилась было его утешать, но он стал уворачиваться.

— Здесь, наверное, тоже нет никакого моря, — прошипел мой шестилетний сын, уставившись на меня огромными глазами. Скептически, с подозрением, почти с испугом. А может, мама сошла с ума? Она заглядывает в чужие окна. Потом заманивает его искать какой-то несуществующий клад. Говорит, что они пойдут рыбачить на море, а сама заводит все глубже и глубже в дремучий лес, полный злобных веток, которые хлещут по лицу и цепляются за одежду.

— Мы уже почти пришли, — сказала я и надела на него кепочку, соскочившую, когда его ударило веткой. Кепочку я надела, как он любит — задом наперед, — но все равно не угодила, поскольку сын тут же снял ее и, вздохнув, надел заново.

— О'кей, — сосредоточенно сказал он. — Ну что, пошли дальше?

Мы подошли к сплошной стене можжевельника и терновника. Тут кажется, что находишься в десятках километров от моря, в плену густого леса. И тем не менее от берега и моря тебя отделяет лишь эта темная, без малейших просветов стена. Ты чувствуешь запах соли, слышишь плеск волн и ветер, хотя и пребываешь в мире полного безветрия.

Раньше сквозь эту стену можно было пробраться у левого края ущелья. Оказалось, что проход есть и сейчас. Прижавшись к самой горе, мы отодвинули хвойные ветки и выскользнули на ослепляющий свет.

Мальчики помчались через маленький пляж, и ракушки захрустели у них под ногами. Вода была совершенно прозрачной. Песчаное дно просвечивало белыми островками между скоплениями мидий. В детстве я часто ходила сюда с детьми Гаттманов собирать крупные, упитанные голубые мидии, которые мы потом, наполнив морской водой металлический котелок, варили на костре прямо на берегу.

Юнатану не терпелось забросить удочку, и я показала ему огромную каменную глыбу кубической формы у дальнего конца пляжа, — там было самое глубокое место.

Дно здесь необычное. От берега веером расходится отмель. За ее пределами дно резко уходит под уклон: только что вода была тебе по колено, а сделаешь шаг — и уже по грудь. Ребенок же при таком резком перепаде вообще перестает доставать до дна ногами. Для не умеющего плавать это место смертельно опасно. Когда я занималась своим исследованием, мне часто встречались легенды из этих мест о злом женоподобном морском существе, которое живет в одной из бухт и утаскивает людей под воду. Это вполне могла быть именно эта бухта. Легко представить, что кто-то бродит здесь по воде, собирая мидии, а потом внезапно попадает на глубокое место и тонет. Если человек увидит подобную сцену с берега, она покажется ему совершенно необъяснимой.