Читать книгу "Пустое зеркало - Тони Поллард"

Но зачем перекладывать вину на Гросса? Криминалист говорил правду. Вот уже шесть лет, с тех пор как Вертен перестал заниматься уголовными делами и переехал из Граца в Вену, где открыл практику, связанную с завещаниями и опекой, Гросс не переставал твердить, что это ошибка и решение следует пересмотреть.

От невеселых размышлений его избавил шум в коридоре, за которым последовал настойчивый стук в дверь гостиной.

Вертен глянул на часы в корпусе из севрского фарфора на каминной полке. Для первой почты рановато.

— Да?

Дверь медленно отворилась. В гостиную сначала робко заглянула, а затем вошла фрау Блачки. Лицо красное, натруженные руки засунуты в карманы свеженакрахмаленного передника.

— Там человек пришел поговорить с вами, герр доктор.

Он собирался напомнить ей, что часы завтрака для него священны, но дверь распахнулась шире, и в комнату буквально ворвался коренастый, плотный крепыш. Короткие волосы взъерошены, нестриженая борода растрепана. На незваном госте был длинный восточный халат красновато-лилового цвета, на ногах сандалии.

— Вертен, старина! — пророкотал вошедший. Его простонародный венский выговор был заметен с первых слогов. — Мне надо было срочно вас увидеть.

— Думаю, у вас это прекрасно получилось, Климт, — отозвался адвокат ровным голосом и улыбнулся фрау Блачки, чтобы она не волновалась.

— Я говорила ему, что вы завтракаете, — пробормотала она, надув губы.

Вертен кивнул и улыбнулся шире:

— Все в порядке, фрау Блачки. Вы можете идти.

Уходя, она бросила взгляд на известного всей Вене художника Густава Климта. Так рассерженная мать смотрит на провинившегося сына.

— Ко мне явились полицейские, — продолжил Климт, после того как закрылась дверь. — Они перевернули в моей студии все вверх дном. Я пришел за вами.

— Погодите, Климт. Что полицейским понадобилось искать в вашей студии? Свидетельства нарушения морали? — Вертен невольно вымещал плохое настроение на расстроенном художнике. — Им не нравится, что на ваших холстах слишком много обнаженных дам из общества?

— Они идиоты, — бросил Климт. — Думают, что это я ее убил. Кретины. Мою милую Лизель, лучшую натурщицу из всех, какие у меня были. С чего бы это мне учинять над ней насилие?

Вертен насторожился.

— Убийство?

— Вы что, меня не слушаете, старина? Убили Лизель Ландтауэр. Милую Лизель.

— Так-так. — Вертен поднялся из-за стола и увлек художника к креслам в стиле бидермайер[6]у камина. — Давайте начнем сначала.

Климт с опаской посмотрел на хрупкое изящное кресло, затем плюхнулся на узорчатую обивку всей своей массой. Вертен занял кресло рядом.

— Так что там произошло?

Климт провел своими толстыми пальцами по волосам и откинулся на спинку кресла.

— Сегодня утром ее нашли мертвую. В Пратере.

— Очередное злодейство?

Климт кивнул.

— Какой-то маньяк убивает людей в Пратере, и теперь они решили, что это я.

Вертену, конечно, было известно, что вся Вена пребывает в ужасе от четырех убийств — сегодняшнее уже пятое, — совершенных за последние два месяца. Среди прочего они вчера с Гроссом обсуждали и эти преступления. Респектабельные газеты, такие как «Нойе фрайе прессе» и «Винер цайтунг», писали об убийствах сдержанно, опуская леденящие душу детали и не строя версий. Газеты помельче, напротив, старались перещеголять друг друга в описании жестокости убийцы, которого уже окрестили «венским Джеком Потрошителем». Тела всех жертв были обнаружены в Пратере, неподалеку от колеса обозрения, построенного английским изобретателем Бассетом в 1887 году в честь пятидесятилетнего юбилея правления императора Франца Иосифа.

Густав Потрошитель? Какая чушь. Вертен хорошо знал этого человека. Климт в гневе был непредсказуем, но чтобы хладнокровно лишить жизни пятерых ни в чем не повинных людей? Об этом не могло быть и речи. Однако полицейские всегда руководствуются правилом — в первую очередь подозревать людей, самых близких к жертве.

Неожиданно Вертен ощутил восторг предвкушения разгадки некоей тайны, какого он давно не испытывал.

— Очевидно, вам не предъявили обвинения, иначе вы бы находились в тюремной камере.

— Пока нет. Но обыскивают студию. Задают разные дурацкие вопросы насчет Лизель. Позировала ли она мне обнаженной? Вот дураки. Конечно, позировала, а как же иначе напишешь обнаженную натуру. Пририсовать пару грудей мужчине-натурщику, как это делал гомик Микеланджело?

— Успокойтесь, Климт. Что они вам сказали?

— Один из этих ослов нашел в студии эскиз первого варианта моей картины «Nuda Veritas»,[7]которую я писал прошлой весной. Им показалось, что девушка на ней похожа на Лизель. Вот молодцы, какая великолепная дедукция! Как же ей не быть похожей на Лизель, если она позировала для этой картины?!

Вертен вспомнил симпатичное молодое существо на картине, репродукцию которой Климт поместил на обложке журнала «Ver Sacrum».[8]Картина вызвала тогда возмущение венского респектабельного общества. Рыжеволосая девушка-женщина, полностью обнаженная, изображена в полный рост. Лишь длинные локоны частично покрывают груди. В правой руке у нее зеркало. Вертену особенно нравилась символика этого пустого зеркала. Что в нем видит современный мужчина? Обжигающий свет правды или всего лишь отражение собственной самодовольной суетности?

Впрочем, сейчас не время для подобных размышлений.

— Отвечайте на мой вопрос. Вас обвиняют в убийстве?

Как ни странно, тон Вертена несколько успокоил художника. Он подался вперед в кресле и сложил руки, как будто собрался играть на концертино.

— Ну, не совсем, но наседают. И все смешали в одну кучу. Вертен, я ведь даже имен этих четырех убитых не знаю.

— А вот эта убитая вчера молодая женщина, кем она вам приходилась?

— Я же сказал — натурщица.

— Она была вашей любовницей?

Климт махнул рукой.

— Вчера вечером Лизель должна была прийти позировать, мы так договорились. Но она прислала записку, что не может.

Вертен заметил, что художник не ответил на вопрос относительно его отношений с натурщицей, и снова испытал трепет восторга. Прошло несколько лет с тех пор, как он в последний раз опрашивал не вызывающего доверия свидетеля или подозреваемого, и сейчас удовлетворенно отметил, что интуиция ему по-прежнему не изменяет.