Читать книгу "Я - судья. Божий дар - Татьяна Устинова"

Парковка рядом с судом была, разумеется, вся заставлена машинами. Оставалось или парковаться на газоне (штраф до тысячи рублей, не как в Париже, но приближаемся, приближаемся к цивилизованным странам, елки-палки!), или встать на единственное свободное место аккурат посреди глубокой лужи. Бог бы с ним, со штрафом, но газон от проезжей части отделял бордюр. Еще одной встречи с бордюром моя «Хонда» точно не переживет. Так что я решительно въехала в самый центр лужи. Волны ее разошлись, подобно волнам Красного моря перед евреями, обдав окна мутной жижей. Я открыла дверцу, вышла из машины и оказалась по щиколотку в воде. Белые замшевые сапоги пришлись как нельзя кстати…

В сапогах, которые после купания в луже окончательно перестали быть белыми, хлюпала вода. Господи, как же кофе хочется, кто бы знал… Так, кажется, где-то здесь должен быть мой кабинет. Я подошла к двери с табличкой «Лавренюк Василий Васильевич, судья». С сегодняшнего дня Василь Васильич Лавренюк — это я. Не беда, что зовут меня Елена Владимировна и фамилия моя вовсе не Лавренюк, а, напротив, Кузнецова. Не имя красит человека, или как там? А, не место красит. Да. Но и не имя тоже.

Я вошла в кабинет и осмотрелась. Это место, бесспорно, никого украсить не могло ни при каких обстоятельствах. Судя по всему, Василь Васильич был человеком прижимистым и, покидая старое место работы, действовал по методу выжженной земли. Не кабинет, а сплошное торжество минимализма. У стены — колченогий стол, который Василь Васильич, возможно, просто не смог вынести. Рядом притулился стул. Все остальное судья Лавренюк перевез с собой на новое место работы. А, нет, вру. Еще он оставил мне гвоздь. Очень-очень одинокий большой гвоздь торчал из стены аккурат над столом.

Что ж такого ценного на этом гвозде висело-то? Парадный портрет бабушки-дворянки? Коллекция экзотических бабочек под стеклом? Фото президента с личным автографом «Дорогому Василь Васильичу на добрую память»? Скорее всего, именно президент в рамке и висел. Только, наверное, все же без автографа. Просто постер за сто рублей. Почему надо было сторублевый постер стаскивать со стены, оставляя этот безобразный голый гвоздь, — загадка. Я решила, что, если заведу собственного президента в рамке, ни за что не буду его забирать при переходе на другую работу. Оставлю тому, кто займет кабинет после меня. Просто чтобы человек не чувствовал себя узником Алексеевского равелина.

Даже если вместо постера с президентом я раздобуду коллекцию экзотических бабочек в рамке, парадный потрет адвоката Плевако или большое венецианское зеркало — все равно не стану забирать. Хотя нет, зеркало заберу, ну в смысле если раздобуду!.. Зеркало мне и дома пригодится, а то мы с Сашкой вечно друг друга от единственного трюмо в прихожей гоняем.

Впрочем, пока у меня не было ни зеркала, ни коллекции бабочек в рамке, ни портрета Плевако, ни постера с президентом. Так что я повесила на гвоздь мокрый плащ. Во-первых, потому что больше его все равно некуда вешать. Во-вторых — чтобы не было соблазна использовать гвоздь по прямому назначению. Глядя на него, хотелось немедленно повеситься. Особенно в такой вот славный рабочий день.

В этом кабинете мне теперь придется проводить… Сколько там времени мы проводим на службе? Я помножила в уме восемь часов на двести сорок рабочих дней (множить в уме в последнее время стало моим хобби, у Сашки были нелады с алгеброй). Получилось почти две тысячи часов в год. И это — минимум. Восьмичасовой рабочий день — он ведь у нас только по закону восьмичасовой.

По ту сторону голого зарешеченного окна сыпался дождь. Голый крохотный московский палисадничек с изломанными кустиками и разъезженной, словно трактор тут катался, мокрой землей с остатками жухлой травы ничем не напоминал Люксембургский сад. Вот дался мне этот сад!.. Надо где-нибудь хоть горшком с геранью разжиться, что ли. Герань на подоконнике — мещанство, конечно. Но лучше уж мещанство, чем такой минимализм.

Я стащила мокрые сапоги. Поставлю на батарею, пусть хоть чуть-чуть просохнут.

На парковке, стоя по щиколотку в треклятой луже, я перерыла весь багажник, но туфли, на которые так рассчитывала, не нашла. Наверное, я их все же забрала из машины. Так что, похоже, на слушание дела придется выходить в грязных сапогах. А я-то надеялась в первый рабочий день поразить многоуважаемый суд своей красотой и элегантностью.

Я как раз пристраивала сапог на батарею, когда в дверь коротко стукнули и на пороге нарисовался молодой человек в отутюженном, без единой морщинки, костюме и круглых очках а-ля Гарри Поттер.

— Доброе утро, Елена Владимировна, — сказал он. — Я Дмитрий Косарев, ваш помощник.

Начищенные ботиночки, белоснежный воротничок, аккуратная прическа, вежливая улыбка… Этот молодой человек явно не прыгал сегодня на старенькой «Хонде» по бордюрам, не стоял по щиколотку в мутных водах московской лужи, не ругался вчера с дочерью из-за алгебры. И кофе он, конечно же, с утра пил. И не как-нибудь там на бегу, торопясь и обжигаясь, а чинно-благородно, сидя за столом. Наверняка он пил кофе уже чистенький, выбритый, причесанный. Может, даже салфетку за воротник заложил, чтобы не испачкать случайно рубашку. И наверняка за кофе читал свежий номер «Судебного вестника» или книжку какого-нибудь американского психолога про то, как правильно делать карьеру. И заедал все это горячим бутербродом.

Горячий бутерброд мне сейчас был бы ох как кстати. Впрочем, и холодный сойдет. С сыром. Или с ветчиной — все равно. И кофе. Большая чашка… Хотя сгодится и чай. Только крепкий. И сладкий. Если с лимоном — так и совсем хорошо.

Ни чая, ни кофе, ни бутерброда у меня не было. «Надо будет хоть чайник купить на работу, что ли, — подумала я, разглядывая молодого человека не слишком вежливо. — И чашку. И пачку заварки. А сегодня придется побираться у кого-нибудь из местных знакомых». Когда я работала в прокуратуре — часто заходила в суд по делам и многих тут знаю. В сущности, есть очень славные люди. И чаем всегда поили, и просить не приходилось — сами предлагали. Правда, тогда я была помощником прокурора. Сотрудники судов обожают поболтать за чаем с работниками прокуратуры — это не только приятно, но и полезно. Однако, как говорится, не стоит путать туризм с эмиграцией. Теперь я тоже сотрудник суда. А любят ли судейские распивать чаи друг с другом, я не знаю.

— Здравствуйте, приятно познакомиться, — сказала я, протягивая Гарри Поттеру руку.

О, черт! В руке все еще был мокрый извозюканный сапог. Я сунула сапог к батарее, отряхнула руку о юбку (изящный жест, чего уж там) и босиком прошествовала к столу. Да гори оно все синим пламенем!

— Мне приступать? — поинтересовался Гарри Поттер.

Я кивнула. Отчего не приступить?

— Правда, мне вас даже посадить некуда, — посетовала я. — Похоже, мой предшественник гостей принимал на восточный лад, на полу.

Это была шутка. Просто попытка разрядить атмосферу.

Гарри — то есть Дима — никак не отреагировал. Смотрел на меня все с той же вежливой полуулыбкой, которая вдруг показалась мне иезуитской.

— Ничего страшного, Елена Владимировна. Тем более что сидеть-то, в сущности, некогда. У нас много работы.