Читать книгу "Убить президента - Лев Гурский"

Андрей добросовестно мне кивал, но видно было, что имя народовольца Гриневицкого для него что звук пустой. И что историю покушения на Александра II он либо знает нетвердо, либо вообще не знает. Странно – чему его учили в этом историко-архивном? Хотя да: его же вышибли со второго курса. Как он рассказывал, по личному распоряжению оппортуниста Афанасьева. Думаю, что мальчик присочинял, и наверняка он лишился студбилета из-за какого-нибудь банального хвоста по немецкому. Милый героический лоботряс. Пусть сочиняет. Революционер сам должен быть автором и творцом своей биографии, особенно молодой. Не всем же повезло в молодости разбрасывать листовки на премьере «Иоланты», отсидеть свои полгода в «Матросской Тишине» и два года у Кащенко. И тем более не все удостоились прозвища «бабушка русской демократии».

Андрей сказал, что из пистолета я непременно промахнусь, и все пойдет насмарку. И тогда придется стрелять уже ему. Только с запозданием, из неудобного положения. И ты, Лерочка, и я обязательно погибнем, потому что сами станем мишенями…

Я ответила Андрею, что такая смерть почетна, но сама думала о другом. Я думала, что не промахнусь, не могу промахнуться. Неудобно прицельно стрелять, когда у тебя очки минус восемь. Но я долго тренировалась, каждый шаг повторяла раз двести. Могу теперь даже с закрытыми глазами повторить. Три шага вперед, два направо, мимо портьеры, мимо дурацкого ампирного светильника (какая, к слову, безвкусица!), мимо колонны, мимо двери литчасти, потом еще поворот направо… И у меня всего четыре секунды. На два выстрела, больше не успею. Покойный Фортунатов еще пять лет назад меня учил: «Лера, целься только в голову или в шею, у этих друзей наверняка надет бронежилет». Пять лет назад его уроки не пригодились, да и цели были другие. Несерьезные, в общем, цели. Грамматика боя, язык батарей. Ничего, завтра пригодятся. Завтра будет ТВОЙ ТУЛОН, Лера. Звездный час твоей прекрасной и яростной жизни. Кто это сказал: «Жизнь не удалась, отрепетируем смерть!»? Не помню, да и не важно. Важно, как это у Некрасова: умрешь недаром – дело прочно. И главное, чтобы ЕГО смерть состоялась раньше…

Интересно, что еще недавно я была убеждена, будто мой звездный час – это та ночь на окружной дороге, под дождем. Когда таманцы сгрудили свои танки перед нашим игрушечным пикетом, и я все ждала, что оловянноглазый генерал в сером дождевике погасит свою дурацкую сигарету и скомандует танкистам: «Полный вперед!» Мои друзья из Дем.Альянса – а также трусливые крысы, которых я тогда полагала друзьями, – говорили мне потом, будто я специально лезла на рожон, будто совершенно ни к чему было рвать у них на глазах портрет батьки Язова и швырять мокрому и злому генералу в лицо. Но все-таки мы задержали их на два с половиной часа, и когда они въехали в центр, все схлопнулось. Думаю, тот генерал с сигаретой еще мысленно благодарил меня за то, что я помешала ему выполнить приказ. Если эти оловянноглазые способны мыслить. Наверное, все же и не благодарил. И черт с ним. Какое мне дело до вас до всех – усатых, лысых, верноподданных?

Но вам до меня уже завтра будет дело. Итак, три шага вперед, два направо… Лет двадцать тому назад, еще девчонкой, я была влюблена в Бакунина. Огромный, мощный и злой был мужик, веселый разрушитель. Маркс от него трусливо прятался, потому что не понимал, а аккуратный кухонный революционер Герцен (этот духовный предтеча нашего Витюши Морозова!) предупреждал не то Муханова, не то единокровного Огарева – мол, держитесь подальше от этого неуемного господина. Дескать, чересчур неистов, чересчур размашист. Уж не перевербован ли в здании у Цепного моста, не состоит ли на жалованье у Департамента полиции?… Какой там к черту Департамент! Бакунин просто ДЕЛА хотел, настоящего дела. Я думаю, он наверняка понял бы неизбежность нашей завтрашней АКЦИИ…

Акция, согласна, слово нехорошее. Некрасивое, чужое. Словно к убийству пристегнут экономический расчет. Но не говорить же казнь? Получается еще страшнее, глупее и выспреннее. Словно я уже не Лера Старосельская, профессиональная революционерка тридцати девяти лет от роду, а чуть ли не праща в деснице Господней. Богу ведь совершенно наплевать на наши земные дела. Ему наплевать, убью я завтра Этого Господина или кто-нибудь из телохранителей успеет выстрелить в меня раньше. Лично я надеюсь, что убью. На моей стороне эффект неожиданности. ОН уже вообразил, будто все не пикнут. Брежнев тоже так думал, и передумал лишь в тот момент, когда храбрый полковник Ильин вышел навстречу кавалькаде с двумя «Макаровыми» в руках. Правда, Ильин перепутал машины: в той, куда он целил, сидели наши космонавты, а Леонид Ильич сидел в «Чайке», ехавшей следом.

Ильина потому и объявили психом, что он перепутал. Но я-то не ошибусь мишенью.

Эту физиономию с плакатов невозможно спутать ни с какой другой. Эту физиономию наш многострадальный и глупый народ выбрал посредством свободного волеизъявления. Взял да и поставил жирную галочку напротив его фамилии. И Этот Господин на следующий день после победы торжественно сдержал одно свое обещание: снизил цены на хлеб, сахар и водку. Снизил почти до дореформенного предела. Кричали мужики «ура» и в воздух чепчики бросали. А через неделю все, что сказочно подешевело, фактически исчезло из свободной продажи… А потом снова появилось и снова подорожало, уже раз в пять. Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет. Экономическая аксиома, господа! Да, хорошо бы не забыть: до завтра подсунуть Машке все свои консервы и весь свой сахар. Мне они уже не понадобятся, а девочке не помешают.

Уже десять утра. Где же Андрей? Он должен был уже полчаса назад принести мне оружие. Я давно этот пистолет у него выпрашивала. Маленький, тяжелый, мне как раз по руке. И калибр замечательный. Когда мы в лесу стреляли по большим консервным банкам, каждая пулька проделывала в жести дыру величиной с кулак. Я попала в цель три раза из трех. Андрей проворчал тогда, что это наверняка случайность, но посмотрел с уважением. Как же, случайность. Когда приходит твой Звездный Час, твой Тулон, просто необходимо быть во всеоружии. Как в переносном, так и в буквальном смысле этого слова…

Та-ак. Вот и два звонка в дверь, как договорились. Это Андрей.

Глава 3 ГЛАВНЫЙ ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ ПАВЛИК

Шеф меня за дурака считает. Вслух не говорит, но я по глазам вижу. Конечно, у него и инъяз за плечами, и училище политработников, и юрфак заочный. А у меня только сраная ментовская школа в Верхних Нужниках, да пять лет участковым в Кузьминках. Где уж нам, дуракам, чай пить! Он даже думает, что я рассказ «Муму» не одолел. Вот тут ошибочка вышла. Рассказ этот я нарочно нашел и прочел, уже когда в СБ пришел. И понял я вот что: если бы барыня своего глухонемого козла его собачкой не напрягала бы, он бы ей всю жизнь служил верой и правдой. Мне только скажи поласковее: «Павлик, надо!» – и я в лепешку расшибусь, но сделаю. Майор Ванюков, начальник райотдела в Кузьминках, этого не понимал. А шеф понял. Посмеивается, подначивает, иногда и прикрикнет – зато доверяет. Поэтому согласен быть при нем дураком. Дураком Его Превосходительства. Лучше, чем дураком при майоре Ванюкове в загребанных Кузьминках. Но только я не совсем уж дурак. Мой принцип – лучше перебдеть, чем недобдеть. Мог бы спокойно не выезжать самолично по каждому сигналу, но всякий раз боялся: а вдруг? Вдруг это ТО САМОЕ, из-за чего я свой хлеб генеральский ем и водку генеральскую пью? Ясно ведь, что террорист-профессионал не будет в пяти кварталах от Кремля прятаться с гранатой в подъезде. А что, если любитель? Какой-нибудь разочарованный хрен, защитник свободы и демократии? Когда я еще в Кузьминках кантовался, знакомый участковый рассказывал про Шмонова, который из берданки в Горбачева метил. Значит, когда обшмонали этого Шмонова, нашли у него плакатик «Горбачев – палач советского народа!». И два патрона с крупной дробью. На крупную, стало быть, дичь. И если бы не был тот Шмонов малахольным и не зацепилось его ружьишко за подкладку, вышел бы громкий концерт по заявкам трудящихся.