Читать книгу "Египтолог - Артур Филлипс"

Мы подходим к ключевой задаче, которую я возлагаю на твои плечи, моя муза и будущая душеприказчица. Ты теперь богиня-хранительница всего мной достигнутого. В этих записях — история моего открытия, моих побед над скептиками и собственными сомнениями. Я вверяю тебе мое бессмертие — не больше и не меньше. Полагаюсь на тебя вопреки всему, ибо на кого еще мне полагаться? Если с моим телом что-то случится, ты — открыв посылку, прочтя письмо, — станешь порукой тому, что никогда не забудутся имена, мое и Атум-хаду. Меньшего, Маргарет, я от тебя и не жду.

Тебе предстоит курировать издание этой моей последней работы. Настаивай на ее издании большим тиражом в престижном университетском издательстве. Топай прелестными ножками, добивайся того, чтобы книга попала на полки всех крупных университетских библиотек, а также в египтологические музеи США, Британии, Франции, Германии, Италии, и в Каир тоже. А простые читатели! Береги свои ушки, Мэгги! Ибо когда новости просочатся, поднимется шумиха, какой еще не бывало. Но ты и близко никого не подпускай, пока не закончишь. Сделай все так, как я говорю, добейся, чтобы книгу напечатали как она есть — и не прикармливай стервятников.

Сейчас времени на правку у меня нет, события тут скачут как блохи. Завтра мы отправляемся в путь. Я благополучно прибуду домой и все отредактирую сам; однако же позволь мне снабдить тебя руководством к действию на случай, если все повернется иначе.

К примеру, сейчас я вижу, что ранние наброски далеки от завершенности. В полумраке зрение шалит, особенно когда торопишься, но последние рисунки, вне всяких сомнений, точны, так что в первых нужды нет. Мое бессрочное письмо тебе, а равно личные или излишне откровенные записи опусти. Слова к тебе и слова к миру отличимы, и, если будешь внимательна, без труда отделишь одно от другого. В самом начале я вел дневник и писал тебе с чрезмерным воодушевлением. Воздержись от опубликования записей о нас с тобой, о вечеринках и о компаньонах. Я волновался, Маргарет, и не без причины, как подтвердит история. Ныне я замечаю, что временами упивался отвлеченными теориями, выпускал иногда академический пар, задним числом видно, что кое-где я споткнулся на ровном месте. Читай внимательно, прошу тебя, внимательно — и при закрытых дверях; редактируй тщательно; потом обратись к наборщику (именем Верной Коллинз); иллюстрируй книгу последними зарисовками из тетради, сделанными, когда парадоксы Атум-хаду прояснились и я осознал наконец, что же увидел.

Если тебе суждено овдоветь, М., — так овей мой труд и осторожно выветри все несущественное. Я уже вычеркнул кое-что, но мне не хватает времени, к тому же я мог выплеснуть с водой ребенка. Попробую как могу облегчить твою работу; порядок значимых материалов таков: Кент; Оксфорд; мы с моим другом находим отрывок «С»; трагическая кончина друга; наша с тобой любовь; денежное вложение твоего отца; гробница Атум-хаду во всем ее великолепии; проницательное решение Парадокса Гробницы; я запечатываю найденное, чтобы вернуться позже; мы с твоим отцом отправляемся домой; к несчастью, нас убивают. Или не убивают. Яснее сказать нельзя. Все прочие ученые заметки на полях черновиков сожги.

Нигде мне не доводилось видеть такой закат. Цвет солнца, истаивающего в изменчивых скалах пустыни, — таких оттенков нет ни в Бостоне, ни в Кенте. На этих скалах и этих холмах навеки выгравирована история моей жизни.

Последняя игла. Как же я люблю эту песню.

Если, Маргарет, ты читаешь письмо, рыдая и ужасаясь двойной потере, но готовя ум свой и перо к делам важнейшего свойства, знай: до того, как свершилось ужасное преступление, я не колеблясь обвиняю в нем сумасшедшего Говарда Картера,[1]чье имя, возможно, ты не так давно слышала, полупомешанного удачливого вертопраха, что споткнулся о ступеньку и попал в подозрительно хорошо сохранившуюся гробницу Футынуты, юного царька XVIII династии; будучи снедаем завистью, он как в трезвом виде, так и охмелев от местных наркотиков, не единожды за последние месяцы угрожал мне расправой. Если я в профессиональных дневниках учтиво обходил стороной его всегдашнюю враждебность и неприкрытую ненависть, то лишь потому, что отдавал должное некогда великому исследователю и, более того, выказывал своеобычное бесстрашие, коим ты всегда восторгалась. Потому я пропускал мимо ушей его нескончаемые угрозы сделать так, чтобы мы с моим «благородным патроном, мистером Честером Кроуфордом Финнераном, бесследно исчезли». Так вот, если мы с твоим отцом не сойдем с трапа «Кристофоро Коломбо» в нью-йоркском порту, будь уверена: тут замешан либо Картер, либо его головорезы вроде «спонсора», долговязого английского графа, чьи приятные манеры поизносились и едва скрывают порочную натуру, или их омерзительного оранжевоволосого сообщника, которого ты знаешь слишком уж хорошо.

Маргарет, чудо мое из чудес, в эти месяцы между нами было достаточно недоразумений. Твои письма были грубы, молчание, которым ты меня дарила, — еще грубее, но я знаю, что чувство твое ко мне, как и мое к тебе, не угасает, и нет для меня в этой жизни ничего ценнее твоих объятий. Патефонный диск вновь отыграл свое и в изнеможении хрипит.

Это последняя игла из сотен мною привезенных. При мысли о том, что я видел тебя в последний раз, что никогда уже мне тебя не обнять, трепеща на ветру, что врывается из парка в распахнутое окно и кружит по бальной зале, не восхититься бледностью твоей шеи и л идейностью твоих дланей, я так цепенею, что не могу писать. Самая мысль о том, что нам с тобой никогда не встретиться, невыносима. Невыносима! Ужасно думать, что я останусь в твоей памяти не самим собой, каким, я знаю, ты видела меня вначале, но образом, коий создал твой отец. Пожалуйста, вспоминай счастливейшие наши моменты: ты мною гордилась, ты нашла своего героя, ты ни о ком больше не мечтала, мир, каким мы его знали, лежал у наших ног. Молю тебя, дорогая моя, запомни меня таким. Я люблю тебя много сильнее, чем ты думаешь, так, как ты не можешь даже вообразить.

Мы скоро увидимся, любовь моя!

Твой Ральф

Дом престарелых «Гавань на закате» Сидней, Австралия 3 декабря 1954 года

Дорогой мистер Мэйси!

Подтверждаю получение вашего письма от 13 ноября, рад свести с вами знакомство, пусть и по почте. Известие о кончине вашей тетушки, милейшей Маргарет, ужасно меня огорчило. Очень, очень надеюсь, что она иногда поминала меня добрым словом. Мы повстречались в критических, в высшей степени драматических обстоятельствах. Такое, скажу вам, и захочешь — не забудешь. В 22-м году, когда я спас вашу тетю, она была красавица, вся светилась изнутри. После того как я передал в руки правосудия человека, обрекшего ее на страдания, мы не виделись.

Меня, конечно, заинтриговала ваша «скромная просьба подключиться к вашей (моей) несомненно превосходной памяти». Да, сэр, что-что, а память у меня все еще дай бог каждому, и я потружусь, чтобы вам это доказать. В свое время говорили, что память у меня идеальная, да.

Должен, кроме того, добавить, что вы, мистер Мэйси, и сами отличная ищейка, ежели сумели отыскать меня в этой именуемой пансионом дыре, на свалке отбросов общества, спустя тридцать лет после событий. Ежели сфера расследований вас когда-нибудь заинтересует, знайте: вы — то что надо, и это высокая похвала, потому что хвалю вас я. Хотя, может статься, вы из тех, кому вовсе не надо работать?