Читать книгу "Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов"

— Упыри?! Спаси Христос! — гусар Данилко Кованько истово перекрестился и громко взмолился: — Душу христианскую прими с миром!

Остальные молча перекрестились, с трудом удерживая всхрапывающих от страха лошадей. Не любят копытные смерть и кровь, уйти норовят.

— Не упыри это, — угрюмо бросил Фомин, — а намного хуже! Твари это в образе людском, сволочи! Эх, дядька, дядька… Кто ж тебя так…

В стороне лежал труп мужика в сером зипуне, вот только головы у него на плечах не было. Она валялась рядом, кем-то отсеченная, уставившись стеклянными глазами в хмурое небо. И кровь, всюду пятна и брызги крови. Обида на злосчастного дядьку улетучилась у Фомина мгновенно, ее в душе заменила тягучая боль.

Негромко звякнули уздечки, и он стремительно обернулся на звук — на урочище въезжали гусары во главе с Карабеевым. Корчегин спрыгнул с седла, наклонился над женщиной и через секунду громко закричал:

— Она живая еще, теплая, ресницы дрожат! Кто тебя мучил, бабонька? Да говори ты! Не молчи, дуреха! Ах, тыв…

Крик резко прервался и превратился в душераздирающий хрип. Фомин ужаснулся — из груди солдата торчала длинная оперенная стрела. С губ закапала кровь, он попытался что-то сказать, но рухнул на траву. Не успел ефрейтор осмыслить случившееся, как дикие вопли взорвали тишину урочища. Боже всемилостивый!

Гусар Карабеева буквально изрешетили стрелами — солдаты хрипели и падали с седел. Но унтер все же успел начать ответно стрелять из револьвера, за ним грянули выстрелы из нескольких винтовок.

И только сейчас Фомин увидел врага — размахивая над головой кривыми саблями и стреляя из тугих луков, на луг, проломив стенку кустарника, вылетел десяток всадников на низкорослых, гривастых лошадках. Нелепый вид оружия и странная одежда напавших врагов, обшитая металлическими пластинками, круглые щиты и остроконечные шлемы привели даже бывалого ефрейтора в растерянность.

Однако через секунду он опомнился, вскинул винтовку, поймал в прицел одного из нападавших и, выдохнув воздух, плавно потянул спусковой крючок. Отдача ударила прикладом в плечо, и Фомин быстро передернул затвор. Снова прицелился, выстрелил. Затем еще, еще и еще…

Рядом загремели винтовки — вначале одна, потом две. Мозг отказывался понимать происходившее, но вбитые за годы службы рефлексы сами знали свое дело. Краешком сознания он отметил, что с гусарами и самим Карабеевым уже покончено — никто из них не стрелял в ответ, а лошади разбежались по лугу без седоков. Только мертвые тела солдат лежали серыми кочками, утыканные стрелами.

Примитивные луки оказались страшным оружием, но и винтовки Мосина в руках гусар собрали кровавую жатву — из странных воинов уцелело только двое. Но они не побежали — размахивая кривыми саблями и дико визжа на непонятном языке, кинулись в атаку на трех гусар передового дозора.

Фомин закинул на спину винтовку, в которой кончились патроны — их всего пять в магазине. Он понимал, что на перезарядку нужно время, которого остались считаные секунды, — а потому дал шенкеля, бросив лошадь в сторону ближайшего врага, и выхватил шашку из ножен.

— Так это татары?! — выкрикнул грек и тоже пошел на сшибку, поддержав своего командира.

С лязгом встретились стальные клинки, руку отшибло, и Фомин еле ушел от смертоносного лезвия. И тут же по затылку сильно ударило, шапка слетела с головы. Ефрейтор запоздало понял, что его попытались зарубить обратным потягом, но винтовочный ствол спас жизнь. Он оглянулся — Иваннопулос валился из седла, надвое располосованный саблей, а Корчегин вскинул винтовку и выстрелил.

Всадник ненадолго пережил зарубленного им грека и был вышвырнут пулей из седла. Но передернуть затвор винтовки гусар не успел — стальной клинок, который едва не убил самого Фомина, срубил солдата.

Федот Федотович лихорадочно гнал свою лошадь к телу Карабеева, он с народившейся глыбой льда в груди пронзительно понял, что не имеет ни единого шанса в сабельной рубке и спасение только в револьвере. Подскакав, ефрейтор стремительно спрыгнул с лошади и вскинул револьвер, приводя его левой рукой на взвод. Поднял голову — всадник уже преодолел половину луга, дико визжал и размахивал над головой окровавленной саблей.

— Не успеешь, сучий потрох… — прошептали губы, и он, тщательно прицелившись, выстрелил.

Всадник покачнулся, лошадь несла его прямо на Фомина. В отчаянии ефрейтор выстрелил еще раз, потом еще, и тут боек предательски щелкнул — патронов в барабане больше не осталось. Перезарядить оружие времени не осталось. Фомин выхватил шашку, и, защищаясь от удара, поднял ее над головой.

И удар последовал — вот только вместе с саблей на него падал и сам противник. Ефрейтор отпрыгнул в сторону и наотмашь врезал лезвием по узким глазам и реденькой козлиной бородке. Брызнула кровь, и только сейчас гусар понял, что рубанул уже мертвого врага. Да, мертвого — все три пули вошли в грудь напавшего.

Неожиданно на плечи навалилась такая тяжесть, что Фомин сел на траву совершенно без сил. Он так и сидел молча, и лишь только слабый ветерок шевелил на его голове окровавленные, в один миг поседевшие волосы.

Сколько прошло времени, Фомин просто не знал, он не ощущал его бега. Только боль и ужас от непонимания царили в его душе. Бойня ошеломила — за считаные минуты непонятный враг истребил двенадцать гусар, но и сам был уничтожен без остатка. Кругом были только трупы, ни единого стона или хрипа. Даже лошадиного ржания не слышалось — получив свободу, они удрали с луга на гать. Из груди солдата вырвался крик.

— Да что же такое творится, Господи?!

Часть первая

Обратной дороги нет

Глава первая

Брянщина, 3–4 сентября 1943 года

Издав пронзительный, режущий душу вопль, дизель заглох. Впервые в тесном и темном броневом ящике Т-34 наступила полная тишина. И сразу стало слышно, как по стальному люку башни долбят сверху хлещущие струи ливня, будто наступившая осень оплакивала царящее кругом смертоубийство.

Громко щелкнула задвижка, но, как только широкая крышка люка была поднята, внутрь хлынул такой поток воды, что танкисты за считаные секунды промокли до нитки.

— Разверзлись хляби небесные, — негромко, чуть нараспев произнес молодой коренастый танкист и рывком выбрался через люк, задев грязными ботинками наводчика.

Тот был полным антиподом командира — худой, вернее, даже тощий мужичок, уже более чем серьезного возраста, далеко за сорок, лицо усыпано нитками морщин и шрамов.

— Ну как, парни, живы? — командир встал на башне и громко заговорил с тремя собратьями по танковому племени, что прижимались задницами к еще теплой верхней решетке двигателя.

— Пока живы, господин капитан. Вот только что завтра с нами со всеми будет? Одному Богу известно! — мрачно ответил один из танкистов, стуча зубами от холода, как кастаньетами.