Читать книгу "Грязный город - Хэйли Скривенор"

я никогда не признавалась в том, что Стивен мне очень нравится. Она всегда сердилась, если я начинала расспрашивать ее про своего отца. В этом Эстер имела еще одно преимущество передо мной: у нее был отец. Но я ей не завидовала. Она заслуживала того, чтобы у нее был отец, крепкий, мускулистый мужчина, который запросто поднимал ее вверх и кружил в воздухе. Отец, который любил ее так же сильно, как я.

* * *

Свое имя Эстер моя лучшая подруга носила с величавой непринужденностью, как королева – корону. Меня она всегда называла «Ронни». Взрослое имя, которым меня нарекли, мне не шло. Чарующие слоги Ве-ро-ни-ка ко мне не имели отношения. Нам было по двенадцать лет, когда она пропала. Я тогда была плотно сбитая, важная, ростом меньше, чем Эстер, но полная решимости диктовать правила игры. Когда мы на переменах в школе изображали Могучих рейнджеров, я всегда присваивала себе право распределять роли и сердито топала ногами на других детей, осмелившихся выдвинуть свои идеи. Но с Эстер мне редко удавалось настоять на своем: обычно я оглашала уже принятые ею решения. Иногда она влетала в комнату с высунутым языком, высоко подпрыгивала, приземляясь на широко расставленные согнутые в коленях ноги, закатывала глаза и с криком «ура!» так же стремительно убегала. Мне нужно было самоутверждаться, а Эстер – нет. Думаю, поэтому меня к ней влекло.

Неудивительно, что мама Эстер считала, будто я плохо влияю на ее дочь. На самом деле зачинщицей всех шалостей и проказ была именно Эстер. Порой мне стоило лишь взглянуть на нее краем глаза – на каком-нибудь собрании, в раздевалке бассейна или когда мы сидели за низкими столиками в детском саду, – и я прыскала со смеху. Мы постоянно смеялись, и я всегда бежала следом за ней, пытаясь делать вид, будто это я – лидер.

* * *

В последнюю пятницу ноября, в тот день, когда пропала Эстер, после школы мне полагалось выполнять домашнее задание за столом в своей комнате. В пятницу занятия заканчивались рано, в два тридцать, и мама требовала, чтобы я сделала все уроки до выходных. Учительница поручила каждому ученику подготовить плакат о какой-нибудь стране Южной Америки. Мне удалось урвать Перу, еле отвоевала: на нее претендовал один из близнецов Аддисонов, хотя буквально все знали, что ламы – мои любимые животные. Рисунками с их изображением я обклеила все свои учебники. Правда, сейчас почему-то лама у меня не получалась. Глаза у нее смотрели в разные стороны, а ноги вышли безобразно толстыми и короткими, хотя я старательно перерисовывала животное из старого номера «Нэшнл джиогрэфик», который мама купила в газетном киоске около работы. Меж ножками моего стула петлял наш толстый рыжий кот Фли. Я подложила журнал под альбомный лист, но бумага была слишком толстой, и мне не удавалось карандашом обвести контур. Бросив эту затею, я пошла на кухню за пакетиком сухой лапши.

Фли выскочил из-под стула, и едва я открыла дверь, выскользнул в коридор и прибежал в кухню раньше меня. На самом деле его назвали мистером Мистофелисом[2], но «Фли» – самое близкое, что я могла произнести, когда была маленькой. С тех пор эта сокращенная кличка к нему и пристала. В кухне была мама, она стояла спиной к двери у висевшего на стене телефона, прижимая к уху белую трубку. Я босиком подошла к ней. Фли шествовал впереди, поглядывая на меня.

– Эстер из школы ушла вместе с тобой? – спросила мама, ладонью прикрывая трубку.

– Ага. – Я взяла с сушки на раковине перевернутый стакан и налила воды.

– В какую сторону вы пошли?

– К церкви.

«Как стащить из буфета лапшу, чтобы мама не заметила?»

– А потом расстались?

– Да.

«Если я скажу, что проголодалась, мама велит мне съесть яблоко – вон они, поблескивают в миске на столе». Продукты стоили дорого. Особенно свежие фрукты. Сама мама в иные дни довольствовалась лишь печеньем с чаем, но мне старалась обеспечить «полноценное» питание.

– В какую сторону она пошла? – нетерпеливо допытывалась мама, по-прежнему прикрывая ладонью трубку.

– Налево. От церкви она всегда идет налево. – Я до дна осушила стакан.

– Вероника Элизабет Томпсон, ты уверена? – Мама посмотрела на меня долгим внимательным взглядом.

Я переступила с ноги на ногу. В раннем детстве я думала, что Элизабет – ругательное слово и если его добавляют к твоему имени, значит, ты заслуживаешь порицания. И однажды прилепила «Элизабет» к имени одного из своих кузенов, когда он стащил из моей корзины пасхальное яйцо, найденное во время большой охоты, которую каждый год устраивали на дедушкиной ферме. Все надо мной смеялись.

– Абсолютно. – Я ополоснула стакан, вытерла его и прошла к буфету.

Несколько секунд мама молчала, ожидая, когда отзвук моего ответа растворится в тишине. Убрала за ухо прядь рыжих волос. У моей мамы второго имени не было. Просто Эвелин Томпсон. По непонятной причине двойные имена в ее семье давали только мальчикам. У ее брата Питера второе имя было Реджинальд – уже само по себе наказание, на мой взгляд. Я любила его больше остальных маминых братьев и сестер и, узнав, что дядю Питера нарекли столь неблагозвучным именем, ужасно обиделась за него. Фли терся о мамину ногу, но она на него даже не взглянула. Хотя обычно брала кота на руки и принималась ворковать с ним, называя его своим пушистым малышом или четырехлапым дитяткой. А увидев, что я мою за собой посуду, она прижимала руку к груди, изображая потрясение. Но сейчас мама отвернулась и что-то тихо сказала в трубку. Ее слов я не расслышала.

Я убрала стакан на место. Когда бочком пошла из кухни к себе в комнату, под платьем у меня был спрятан пакетик лапши «Мэми».

* * *

Теперь воспоминания об Эстер невозможно отделить одно от другого. Подобно сцепленным вагонам поезда, каждое из них тянет за собой следующее, образуя длинную клацающую вереницу. Сколько я себя помню, она всегда была в моей жизни – важный неотъемлемый элемент бытия, нечто само собой разумеющееся, как дом, где ты растешь. Как и моя мама, папа Эстер родился в Дертоне, но не имел общих родственников с нашей семьей, Томпсонами, которых легко отличали по рыжим волосам. Эстер не состояла в родстве ни с богатеями Резерфордами, ни с жадными Макфарленами. В нашем городке жили несколько человек с фамилией Бьянки – в основном итальянцы, – уже не молодые, и все их дети покинули Дертон. Эстер, как и я, была единственным ребенком в семье, что в нашей школе всех удивляло.