Читать книгу "Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции - Сара Айлс-Джонстон"

абсолютное нововведение. В более ранних версиях истории Ореста его проблема разрешалась по-другому, из чего исследователи заключают, что Эсхил обратился к древнему преданию, чтобы воспеть недавние гражданские преобразования в Афинах, в частности реформу коррумпированного и зарвавшегося ареопага. Разумеется, это не единственная тема, затронутая в эсхиловской версии. Искусно рассказанная история молодого человека, вынужденного убить свою мать, чтобы отомстить за погибшего от ее руки отца, никого не оставит равнодушным, а Эсхилу в мастерстве изложения не откажешь. Он живописует эриний, смрадно дышащих Оресту в спину до самых Дельф, а затем и до Афин; выводит на сцену Аполлона, который произносит мудрую протонаучную речь в защиту Ореста, и Афину, которая ловко умиротворяет эриний, разъяренных утратой законной добычи, – теперь они будут благосклоннее и станут заботиться о городе. Все эти изложенные великолепным поэтическим языком дополнения, внесенные Эсхилом в исходную историю, вдыхают новую жизнь в давно известный миф. «Орестея» Эсхила удостоилась высшей награды на дионисиях – великих афинских празднествах в честь бога драматических представлений Диониса – и не сходит со сцены по сей день.

Вот так, сочетая сохранение традиции с постоянным обновлением, греки рассказывали одни и те же мифы больше тысячи лет – до появления христианства, заглушившего их голоса. Но даже христианству не удалось заставить их умолкнуть навсегда. В XIV веке безымянный францисканский монах написал «Морализованного Овидия», снабдив пересказ «Метаморфоз» древнеримского поэта аллегорическим толкованием, по замыслу автора позволявшим христианину без опаски знакомиться с языческим произведением. Чосер переработал миф о Тесее и амазонках в «Кентерберийских рассказах», Шекспир обращался к древнегреческим мифам раз за разом, и целая армия живописцев и скульпторов эпохи Возрождения усердно воссоздавала сцены и персонажей мифов для своих богатых заказчиков. В XVII веке Монтеверди сочинял на основе мифов об Орфее и Ариадне либретто первых опер, а мифы в переложении Расина вернули к жизни жанр трагедии. И сейчас вы держите в руках эту книгу именно потому, что мифы всё еще не изжили себя.

Почему же нам – как и древним грекам – так нравятся эти истории? Во-первых, безусловно, потому, что они выполняют важную социокультурную задачу. Мифы объясняют и одобряют возникновение важных общественных институтов, таких, например, как афинская судебная система с судом присяжных. Они помогают прививать нормы поведения в обществе – такие, как законы гостеприимства, предполагающие взаимное уважение между хозяином и гостями. За нарушение этих законов Зевс превратил Ликаона в волка. Мифы отражают наши потаенные, глубинные переживания, такие как боль от утраты любимого человека, и показывают, чем грозит нежелание примириться с этой утратой: Орфей дважды пытался вызволить покойную жену из обители мертвых, но потерпел поражение и в конце концов погиб сам. Мифы предостерегают против взращивания в себе нежелательных черт характера, таких как тщеславие: Одиссей хвастался тем, как облапошил недотепу Полифема, а отец оскорбленного Циклопа – владыка морей Посейдон – много лет не давал обидчику вернуться на родину.

В мифах заложены и другие идеи, хотя далеко не все они сразу понятны современному читателю так же, как перечисленные выше. Первое, что бросается в глаза, – жестокость и своевластие древнегреческих богов по отношению к смертным и извечное, кажется, их противостояние. Смертные постоянно пытаются вырваться за установленные для них пределы, а боги снова и снова возвращают их с небес на землю. Почему же греки представляли богов, которым они поклонялись, именно такими? Отчасти дело в том, что миф и поклонение являли собой две крайности. В мифах проигрывались наихудшие сценарии и самые страшные исходы, а в молитвах, возносимых богам, человек излагал свои самые радужные надежды. Из двух этих противоположностей складывался человеческий удел – упорное стремление к чему-то большему и преодоление себя, часто подавлявшееся, но так и не искорененное. Разумеется, самое главное различие между богами и смертными состояло в том, что первые жили вечно, а вторым рано или поздно предстояло проститься с жизнью. Об этом различии нам неустанно напоминает множество мифов, в которых смертный пытается избежать этой участи, но тщетно: помимо уже упоминавшейся истории Орфея, это, например, истории Сизифа и Асклепия. Боги располагают неограниченным запасом времени и могущества, чтобы заполучить почти все, что пожелают, а смертному, чтобы продержаться на свете хотя бы тот короткий срок, который отмерили ему вершительницы судеб, надо соблюдать правила, установленные богами, и мириться с их своеволием. Именно поэтому наша книга называется «Боги и смертные»: мифы, о которых я рассказываю, часто иллюстрируют эту принципиальную разницу между двумя сторонами. И тем не менее любая задача, которую выполняет миф, вторична по отношению к самому рассказу. Если автору или художнику не удастся изложить миф живо и увлекательно, до него никому не будет дела – точнее, не будет дела до той версии, которую преподнесет этот автор. «Человек убил свою мать, потому что она убила его отца» – это просто констатация факта. В миф ее превращает все то, что к ней добавил Эсхил, а также его предшественники и те, кто последовал за ним, – Стесихор, Пиндар, Софокл, Еврипид и прочие, каждый из которых творил собственного Ореста, так или иначе отличавшегося от других.

Я тоже постаралась изложить истории, которые предлагаю вашему вниманию в этой книге, увлекательно, чтобы мифы нашли у читателя хотя бы долю того отклика, который они вызывали в древности. Для этого я не только самым тщательным образом подбирала слова, но и дополняла истории подробностями, позволяющими представить происходящее в том контексте, в который они были помещены в Древнем мире. Я надеялась, что читателю, осознавшему, насколько суровее были условия жизни у древних греков по сравнению с нашими – голод, болезни, дикая природа, более жесткие социальные ограничения, – мифы окажутся созвучнее. Поэтому в моем пересказе мифа о Пандоре вы найдете описание и домашних обязанностей древней гречанки, и бессчетных недугов, подстерегавших домочадцев. Из истории Эригоны становится ясно, как туго приходилось в Древней Греции женщине, оставшейся незамужней. Как выглядело поклонение богам, я тоже постаралась проиллюстрировать: описывая обращение Эдипа и Неоптолема к Дельфийскому оракулу, я показываю, что видели и слышали те, кто приходил в великое святилище Аполлона, а также воспроизвожу обряды, с помощью которых аргонавты умилостивили Мать богов. В миф об Арахне я включила известные историку подробности о работе на древнем ткацком станке и об окраске пряжи, а в историю о Гиацинте – сведения о том, как в те времена метали диск. Наконец, мои истории разворачиваются на фоне реальных пейзажей Древней Греции, населенных подлинной фауной и флорой той эпохи.

Однако, стараясь как можно достовернее представить мифы в их исконном контексте, я точно так же старалась не дать голосам древних авторов заглушить мой. Хотя я беру из древних текстов сюжеты и персонажей, а иногда и блестящие обороты и образы, я не просто перевожу произведения на английский. Я создаю новые сказания, живущие собственной жизнью. Мой Одиссей гораздо больше, чем гомеровский, ценит незаурядный ум и находчивость своей жены. И хотя в моей истории о попытке Аполлона овладеть Дафной события в точности совпадают с теми, что описаны у Овидия, я не обеляю действия Аполлона в финале и даю Артемиде завершающую реплику, подчеркивающую, насколько безразличны были боги (по крайней мере, какими мы видим их в мифах) к страданиям своих смертных спутников.

Тон моих историй очень часто расходится с тоном древних авторов, когда я рассказываю о похищениях и насилии или, как в историях Дафны и Сиринги, о попытках подобных надругательств. В древнегреческих мифах мужчины – и боги, и смертные, чтобы удовлетворить свою страсть, очень часто берут женщин силой, склоняют их к соитию обманом или пускают в ход разом и силу, и обман. Древние авторы нередко преуменьшали или просто не замечали страданий жертв этих посягательств. Так, в гомеровском гимне «К Деметре» Аид похищает Персефону, уволакивая от подруг в свое подземное царство, но о том, что переживала в этот момент сама молодая богиня, нам остается только догадываться (если мы в принципе об этом задумаемся) – в произведении об этом не сказано ни слова. Исключения встречались: Эсхил с сочувствием повествует о жутких муках, на которые обрек несчастную Ио возжелавший ее Зевс. Жалость к нескольким жертвам, в особенности к Филомеле, пробуждает у нас и Овидий. В каждом рассказе о похищении