Читать книгу "Белая сказка - Максим Анатольевич Кич"

Егорка вдову и отправился к будке-душегубке. Была та будка высотой в трёхэтажный хрущеблочный дом, и шёл по ней фашистским крест-накрестом немецкий заклад с заковыкой, дырки из забора изгоняющий. А окон в будке не было. Были только двери в два нечеловеческих роста, обитые танковым панцирем. Стукнул Егорка в те двери, так что звон пошёл по всему комбинату. Другой раз стукнул, третий. Тут двери отворились и вышел ему навстречу заводной сторож в ненашенской униформе и с быстробойным ружьём системы Шмайсера. А на униформе у него были сплошь черепа, кости и другие нордические принадлежности.

--Стой-кто-идётт-стрелят-стрелят-будет-их-бин-дубин.

--Егорка я, Подзимный, по батюшке - Станиславович. Иду я с хитрым немцем обсудить взаимную выгоду и другую геополитику.

--Не-знать-не-находить-твоя-проходит-санитарно-гигиена-душ-вода-канцероген.

И, стало быть, как сказал он про санитарно-гигиенические канцерогены, так сразу и начал Егорку к душевым камерам ружьём своим подталкивать.

--Нет,-- сказал Егорка,-- С санитарными мерами ты, солдатик, повремени, а покамест учини мне беседу с пристрастием, потому как имею я непосредственно важную информацию касательно крайней делопроизводственной выгоды.

Скрипнул заводной сторож умственными механизмами от такого словосплетения и толкать Егорку перестал. Вместо этого доставил он его в специальную комнату для пристрастных бесед. Усадил за железный стол и направил в лицо яркую лампочку.

--Говорит-твоя-важный-информация-моя-слушат.

Начал Егорка говорить про месторождение микояновки, которое он, пока на снегоходной машине мёрз, выдумал. Говорит, а сам по сторонам смотрит. И видит, что весь пол в комнате стреляными гильзами усеян. Прервал он речь и спрашивает:

--А что это у тебя, фрица заводного, столько штатного беспорядка в пристрастной комнате?

--Не-твой-дело-что-мой-себе-в-голову-стрелят...

Отчеканил заводной сторож и осёкся. А как осёкся, так и упал головой на железную столешницу, заплакал горючими слезами.

--Быт-я-ранее-не-дойчен-сторож-а-русиш-парень-зват-Иван,-- сказал он и поведал свою историю. А история у него была такая:

Ранее, когда ещё ни комбината, ни хитрого немца и в мыслях не предвиделось, был Иван сторожем дачного товарищества. Дело своё знал, руку имел твёрдую и обрез пристрелянный. Днём спал, а ночью нёс дозор. Так долго дело шло, а потом, стало быть, пришёл в эти края хитрый немец и не стало дачного товарищества, потому как от комбината такие испарения шли, что ничего, кроме белены на три версты окол не росло.

Загрустил тогда Иван, зарядил обрез рублёным гвоздём и сталкерскими гайками, и отправился к хитрому немцу, чтобы призвать его к ответу и нанести более тяжкие телесные повреждения. А хитрый немец, посмотрел на тот обрез и сказал, что может дать Ивану быстробойное ружьё и новые сапоги, потому как из обреза он помирать не хочет, а хочет погибнуть от цивилизованной немецкой пули.

Усмехнулся сторож садового товарищества такой заграничной придури, но принял от немца быстробойное ружьё системы Шмайсера и новые сапоги с вольфрамовыми каблуками. И как только взял они в руки то ружьё, как выскочили из ружья механические хитрости и прямо в Ивана завернулись, а сапоги превратились в ненашенскую униформу с нордическими принадлежностями. И от той подлости стал Иван злонамеренным заводным сторожем. Построил хитрый немец для него будку-душегубку и выдал триста баллонов жидобойного газа с инструкцией по применению.

Загрустил сторож и начал в себя стрелять из ружья быстробойного, да только все пули от нордических принадлежностей и заводных деталей плющились и отскакивали. Рассмеялся над ним хитрый немец и сказал, что на каждой пуле чьё-то имя написано. А Иванова имени ни на одной пуле нет, потому как зовут его теперь Унцурехнунгсфоишьштурмбандшвеллер.

Как услышал Егорка про пули с именем, так сразу всё и понял.

--Есть, -- говорит,-- у меня патрон безымянный, в аккурат про твоё железное горюшко.

--Твоя-мне-правда-капут-на-месте-тогда-помочь-тебе-гуттенменш-я-вилль,-- возрадовался заводной сторож.

И жестами пояснил, что сейчас составит он хитроумную записку уставным почерком и положит себе за отворот. Коли безымянный патрон свою силу над ним возымеет, то Егорка сможет взять себе записку, в которой важный немецкий секрет по пунктам расписан. А если нет, то не отвертеться незваному гостю от санитарно-канцерогенных процедур.

Делать нечего, отдал Егорка заводному сторожу заветный патрон, а тот, согласно договорённости, отчеканил уставным почерком записку, которую немедля схоронил под униформой. Затем он зарядил своё быстробойное ружьё спасительным снарядом и привычно стрельнул аккурат себе промеж глаз.

Зазвенели тут нордические принадлежности, полетели в разные стороны анодированные черепа и эмалированные свастики, покачнулся заводной немец, да и выпустил иванов дух через вентиляционные отверстия. Душа обернулась сизой птицей и отправился в края, из которых ни ответа нет, ни выдачи...

А Егорка достал записку, и прочитал в ней, что хитрый немец вагоны свои не пустыми гонит - в комбинат идут составы, переполненные русским духом, на комбинате же, немец превращает его в политкорректности и толерантности, от которых всё живое в округе чахнет и рассыпается.

Кроме того, было в записке сказано, что далее к хитрому немцу - одна дорога: по цехам опасного производства, через которые проход окромя технолога-рецидивиста никто сказать не может. А понятий, которыми с технологами договариваются, заводной сторож в голове своей не хранил.

Вздохнул Егорка и отправился по заводской территории к административно-процессуальному зданию, в котором технолог-рецидивист заседал и опасными производствами руководил. Долго бродил он по закаблученным коридорам с мягко стеленными ковровыми дорожками, да в конце вышел в большую залу. И сидела в этой зале толстозадая матрона, которая вольфрамовыми спицами плела из суровых криволинейных графиков единый складный производственный процесс. А напротив её висел плоскоплазменный телевизор, по которому за раз девять горько-любовных сериалов крутилось. И от тех сериалов лились из матрониных глаз горючие слёзы - по три ручья из каждого глаза.

-- Здравствуй, красна девица,-- отвесил Егорка Подзимный земной поклон с вящей учтивостью.

А матрона ничего ему не ответила - только быстрее спицами застучала, да чаще слёзами забрызгала. И что ни говорил Егорка, какие фигуры речи из себя ни изображал - никакой положительной реакции на его действия не поступало.

Осерчал Егорка, достал из-под рубахи офсетную икону и влепил прямо на плоскоплазменный экран, поперёк всем слёзно-горючим сериалам.

-- Вот,-- сказал,-- тебе зрелище другого свойства.

Матрона от такого зрелища слезами реветь и спицами стучать разом прекратила.

--Что ж это за напасть-то такая на меня снизошла,-- прошептала она и принялась расползаться по швам и жилам.

А как расползлась, обернулась красной девицей с красным дипломом Технологического Учреждения Образования. И, стало быть, спасителю своему на духу и взаболь поведала автобиографическую историю.

Как получила она свой диплом, так и оказалась без смысла и направления в дальнейшей жизнедеятельности. Подружки её по Америкам миннесотчицами разъехались, к каковому занятию, красна девица никакой