Читать книгу "Франкенштейн. Подлинная история знаменитого пари - Перси Биши Шелли"

волю, которую поклялся свято исполнить. Но Мэри уже не было дела до забот этого мира. Всю свою жизнь помогавшая слабым и нерешительным, подставлявшая свою волю, как костыль, тем, кто в этом нуждался, сейчас она была не в силах ни о ком заботиться. «Я знаю, ты об этом подумаешь», – отвечала она Годвину.

* * *

На самом деле он вряд ли был способен думать о чем-то, кроме своей утраты, еще долгое время спустя. Годвин происходил из семьи священника-диссентера – так в Англии называли пуритан и других верующих, чья религия, оставаясь в рамках протестантизма, тем не менее отклонялась от официально принятого вероисповедания англиканской церкви. Их больше не преследовали, как во времена Елизаветы и Карла, но атмосфера суровой решимости умереть за веру, но не поступиться ею ни на йоту, долго господствовала в этой среде. Всю юность Годвин пытался доказать родителям, что достоин их любви. Он поступил в диссентерский колледж в Хокстоне близ Лондона, позже стал диссентерским сельским священником. В 1784 году опубликовал свои проповеди под названием «Исторические эскизы в шести проповедях». Но, поняв, что для отца он все равно будет недостаточно хорош, переметнулся на другую сторону: стал атеистом и революционером, призывающим в своих трудах к уничтожению частной собственности.

Он получил известность как публицист за одну ночь, в мае 1794 года, когда неожиданно были арестованы и обвинены в государственной измене члены радикально-демократического «Корреспондентского общества» Британии, выступавшего за политические реформы. Годвин к тому времени стал опытным спорщиком, с остро отточенным пером и хорошими запасами яда в чернильнице – учеба в религиозном колледже не прошла даром. Он опубликовал статью «Беглая критика обвинения, предъявленного лордом – главным судьей Эйром большому жюри присяжных», разносящую в пух и прах аргументы обвинения. Статья в виде брошюры разошлась по всей стране. В результате суд вынужден был уступить давлению и оправдать всех обвиняемых. После того как раскрылось авторство Годвина, популярность его резко возросла.

Вероятно, он воспринял свое знакомство и сближение с Мэри как долгожданную награду, которую приготовила ему Мать-Природа – в Бога он больше не верил, и Мэри это вполне устраивало. Есть приятная разница между восхищением восторженной девочки и уважением зрелой женщины, которая любит, не идеализируя, прощает и ошибки и слабости, но не прощает упорства в заблуждениях. Годвин признавал, что Мэри куда опытнее его в близких человеческих отношениях, и ему было радостно учиться у нее. Она показала ему, что значит брать на себя ответственность за юные жизни, и он был готов не разочаровать ее, не подвести двух маленьких девочек, за которых отвечал перед памятью их матери.

Отчий дом

Первой нянькой маленькой Мэри была экономка Луиза Джонс. Она присматривала за девочкой, пока Годвин оправлялся от потрясения и писал «Воспоминания об авторе «Защиты прав женщин»» – книгу, удивившую современников своей откровенностью. В ней Годвин не только восхищался умом и сердцем Мэри, но и честно рассказывал о ее страсти к Фюзели, о незаконном сожительстве с Имлеем, о рождении ребенка вне брака, о двух попытках самоубийства. Эти откровения вызвали дружное «ах!» ханжей и лицемеров и не менее дружное осуждение молодых, романтически настроенных друзей Годвина, которые считали, что мертвые должны представать в мемуарах в идеализированном свете. Поэт Роберт Саути даже обвинил вдовца в «недостатке чувств и в раздевании мертвой жены донага». Но в том-то и дело, что Годвин пытался сохранить память о живой женщине, которую знал, а не о мертвом идеале. И много лет спустя Мэри-младшая будет ему благодарна: так она сможет узнать свою мать, которую никогда не видела. И так она получит первый урок недоверия к общественному мнению, потому что общество так и не приняло ту Мэри, которую описывал Годвин, «первую в своем роде» женщину, которая встала на защиту других женщин от вековой несправедливости. Общество увидело в ее презрении к условностям лишь развращенность и желание эпатировать публику. Ее называли проституткой и сравнивали с дьяволом. Понятно, что когда самой Мэри-младшей пришлось выбирать между любовью и репутацией, она не колебалась.

Но пока маленькая Мэри мирно агукала в колыбельке, а ее отец обдумывал ее воспитание. Он быстро решил, что дочерям просто необходимо руководство женщины более сведущей в светских обычаях, чем простая экономка, и, словно «почтенный и знатный человек» из сказки о Золушке, выбрал себе вторую жену.

* * *

В первый брак Годвин вступал по большой любви, второй был типичным браком по расчету. Мэри Джейн Клермон, молодая вдова с двумя детьми, была женщиной хозяйственной, с твердым характером, настоящей «большой хозяйкой маленького дома». Вероятно, она не собиралась становиться «злой мачехой из сказки», но постоянное невысказанное сравнение с первой миссис Годвин испортило бы даже самый ангельский характер. Мэри Джейн не блистала прекрасным образованием, ее ум никто не назвал бы «развитым, подобно мужскому», но она бы на порог не пустила такую женщину, как Мэри Уолстонкрафт, и ни за что не позволила бы своим детям – малышу Чарльзу и Джейн – общаться с подобной особой. Теперь же ей приходилось выслушивать постоянные панегирики покойнице от мужа и его друзей.

Годвин писал своему приятелю: «Ни Фанни, ни Мэри не были воспитаны с тщательным соблюдением принципов и идей, разработанных их матерью. Я лишился ее в 1797 году, а в 1801-м вступил в новое супружество. Одним из побуждений, заставивших меня избрать его, было сознание своей неспособности дать воспитание девочкам. Нынешняя моя жена наделена умом сильным и деятельным, но не является убежденной последовательницей идей их матери». Скорее всего, Мэри Джейн не видела этого письма, но она не могла не ощущать подспудного разочарования Годвина, не могла не понимать, что каждое свое и ее решение он оценивает с точки зрения Мэри: что бы она подумала, что бы она сказала.

И хотя в 1803 году она подарила мужу сына, его любимицей все равно оставалась маленькая Мэри. В письме, процитированном выше, он откровенно восхищается ею: «У нее на редкость смелый, порою даже деспотичный, деятельный ум. Ей свойственна большая жажда знаний, и проявляемое ею во всем, за что она принимается, упорство поистине неодолимо. Я нахожу, что моя дочь необычайно хороша собой», а в другом письме он сознается: «Я нахожу, что в ней нисколько нет того, что повсеместно называют пороками, и что она одарена значительным талантом».

* * *

Как бы там ни было, безусловно, детство Мэри-младшей было более счастливым, чем у ее родителей. Сами принципы ухода за детьми претерпели в течение века