Читать книгу "Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич"

пусть даже косвенным намеком на культ личности. Всякому, кто берется за эту тему, рано или поздно доводится с тоской и завистью вздохнуть о городах материковой Италии, по которой великолепной и надменной процессией шествуют обладатели громких имен: Медичи и Малатеста, Висконти и делла Скала, Сфорца, Борджиа и Гонзага… В Венеции же громкие имена куда чаще носят дворцы, чем люди, а пробудить в себе живой человеческий интерес к постановлениям и дебатам безликого Совета десяти куда как непросто.

Еще одной трудностью для меня стало постоянное искушение отвлечься от истории как таковой и погрузиться в рассуждения о живописи и скульптуре, архитектуре и музыке, костюмах, обычаях и общественной жизни – особенно когда дело дошло до XVIII в., в котором искусственная изощренность этой жизни достигла таких высот, на какие поднималась разве что военная машина республики тремя столетиями ранее. Казанова и Карманьола – кто из них был более оторван от реальности? Которая из двух фигур трагичнее – или в конечном счете смешнее, если уж на то пошло? С этим искушением я старался бороться, насколько мог (хотя и отдаю себе отчет, что преуспел не вполне, особенно в том, что касается архитектуры), потому что книг на подобные темы, написанных знатоками и снабженных множеством иллюстраций, в наши дни и так предостаточно, а моя работа и без того чрезвычайно объемна.

Впрочем, она могла бы стать еще объемнее, если бы не тот факт, что история Венеции то слишком богата событиями, то, наоборот, слишком бедна. Рассказать о раннем периоде, от которого дошло не так уж много первоисточников, да и те зачастую противоречат друг другу, можно довольно быстро. Но по мере того, как республика набирала силу, картина становится все более и более сложной. Период с XIII по XVI в. – от латинского завоевания Константинополя и основания венецианской торговой империи до затяжной и печальной истории французского вторжения в Италию и до того душераздирающего момента, когда против Венеции ополчилась едва ли не вся цивилизованная Европа, – так насыщен событиями, что порой я даже сомневался, смогу ли когда-нибудь довести свой труд до конца, а если и смогу, захочет ли хоть кто-то его прочесть. Но затем история внезапно замедляет ход. Читателям, которые удивленно вскинут брови, обнаружив, что в последней части книги целому столетию уделено меньше внимания, чем раньше уделялось десятилетию, и с облегчением скажут, что автор, похоже, выдохся, я могу лишь напомнить, что такие же подозрения навлекали на себя все историки Венецианской республики, на каком бы языке и в какую бы эпоху они ни писали свои труды. Все дело в том, что XVII в., по сравнению с предшествующими, был действительно скуден на политические события, а XVIII столетие (если не считать его заключительного десятилетия) вышло еще того скуднее. И если бы не это счастливое обстоятельство, мне пришлось бы потратить на книгу еще несколько лет.

Но за все упомянутые трудности я вознагражден с лихвой. Чего стоит один только исключительный характер Венеции – ее неповторимая индивидуальность! Из всех городов Италии, еще хранящих былое величие, только Венеция основана и выпестована греками. Не случайно именно здесь находится самая большая в мире византийская церковь, где все еще совершаются христианские богослужения и где господствует патриарх. Даже перестав зависеть от Константинополя, Венеция еще долгое время смотрела на Восток, повернувшись спиной ко всей остальной Италии. Кошмарные хитросплетения средневековой итальянской политики, гвельфы и гибеллины, император и папа, бароны и гражданские общины – до всего этого ей не было дела. И к тому времени, когда она наконец снизошла до создания континентальной торговой империи, характер ее уже полностью сложился по свойственному только ей причудливому образцу.

Это во-первых. А во-вторых, город поражает своей неизменностью. Воды лагуны защищали его от всех захватчиков, кроме самого последнего (и кроме более коварного врага, пришедшего уже в XX в., а именно автомобиля), так что и по сей день Венеция во многом сохраняет тот же облик, в котором она представала миру не только при Каналетто, но и во дни Карпаччо и Джентиле Беллини. Столь очевидную победу над временем в любом городе пришлось бы признать необычным явлением; но коль скоро речь идет о красивейшем городе мира, это уже не просто феномен, а истинное чудо. Вдобавок это редкостный подарок для историка, помогающий воссоздать – по крайней мере, в воображении – гораздо более живую и ясную картину минувших эпох, чем это возможно в любом другом городе Европы.

Впрочем, что касается воображения, то я старался крепко держать его в узде, памятуя о том, что книга, которую я пишу, – не художественная. Но и основательным научным трудом ее тоже не назовешь: временной период, который она охватывает, слишком велик, и мне приходилось продвигаться вперед любой ценой, зачастую в ущерб подробному анализу событий. Единственная поблажка, которую я себе позволил, – это время от времени упоминать о постройках и памятниках, украшающих Венецию и по сей день, да и то лишь в тех случаях, когда они имели непосредственное отношение к описываемым событиям. В остальном я стремился лишь к одному: излагать историю как можно более лаконично и связно. И единственное, о чем я жалею, – что эта задача выпала на долю мне, а не моему отцу, который справился бы с ней четверть века назад не в пример виртуознее.

Нередко можно наблюдать, как огромные волны миграции захлестывают какую-нибудь страну, изменяя ее облик и открывая новую эру в ее истории. Но совсем другое дело – горстка беженцев, выброшенная судьбой на песчаную отмель шириной в несколько сотен туаз[1], давшую им приют, но не давшую территории для развития. И тем не менее все новые переселенцы стекаются на эти зыбкие пески, где нет ни растительности, ни питьевой воды, ни строительных материалов, ни даже места для строительства, – никакой основы для промышленности, необходимой, чтобы выживать и укреплять почву под ногами. И вот уже они являют народам своего времени первый пример правления, регулируемого законами, создают, по существу, на болотах и раз за разом возрождают могучий флот, ниспровергают великую империю и собирают богатства Востока. Прошло время, и потомки этих беженцев стали определять политическое равновесие Италии и господствовать на морях, фактически превратив все государства Европы в своих данников, и, наконец, свели на нет усилия наций, объединившихся против них в союз. Это, несомненно, великий подвиг человеческого духа, заслуживающий самого внимательного рассмотрения.

Пьер Дарю. История Венецианской республики

Часть I

От варварских нашествий до Четвертого крестового похода

Вопрос: