Читать книгу "Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс"

Сталин 2 мая ответил, что советские командующие проинструктированы на случай встречи их частей с частями союзников. Им приказано тотчас же договориться с американским и британским командованием о «временной тактической демаркационной линии». Остальную часть предложения, согласно которому предлагалось поручить урегулирование отвода войск в соответствующие зоны контрольным комиссиям, он проигнорировал.

Получив этот ответ, Черчилль в письме к Идену, находившемуся в Сан-Франциско, излил душу, полную мрачных опасений. Из этих сетований видно, как расширился ряд спорных вопросов, которые надо было уладить с советским правительством, прежде чем американские и британские части отойдут в отведенные им зоны:

«Боюсь, во время наступления русских по Германии к Эльбе произошло нечто ужасное. Предложенный отход армии Соединенных Штатов в оккупационные зоны, о котором русские и американцы договорились в Квебеке… означал бы расширение господства русских на 120 миль вперед на фронте протяженностью от 300 до 400 миль. Это событие, если оно произойдет, будет одним из самых печальных в истории». В качестве одной из контрмер, которые можно использовать для мирного урегулирования проблемы, он предложил следующее: «Во-первых, союзники не должны отходить со своих нынешних позиций к границам оккупационных зон: а) пока не будет удовлетворительно решен польский вопрос; б) пока не будет согласован характер временной оккупации Германии русскими; в) пока не будут обсуждены порядки, которые предполагается установить в русифицированных или находящихся под контролем русских странах долины Дуная, особенно в Австрии и Чехословакии и на Балканах (курсив Черчилля. – Примеч. авт.). Во-вторых, возможно, русские захотят при общем урегулировании получить выходы из Черного и Балтийского морей. Все эти вопросы должны быть решены прежде, чем в Европе начнется сокращение войск Соединенных Штатов…»

Два дня спустя, когда немецкие послы направлялись в Реймс подписывать акт окончательной капитуляции, Черчилль в самой недвусмысленной форме изложил Трумэну свои предложения о предполагаемой перегруппировке сил. Он предложил президенту, что, пока не встретятся три главы правительств, а это должно произойти как можно скорее, «…мы должны твердо придерживаться существующих позиций, занятых или занимаемых нашими войсками в Югославии, Австрии, Чехословакии, на главном Центральном фронте Соединенных Штатов и на Британском фронте, простирающемся до Любека, включая Данию… (Курсив Черчилля. – Примеч. авт.) Поэтому я считаю, что мы должны самым серьезным образом обдумать наше отношение к Советам и показать им, как много мы можем дать или отнять».

В последующие несколько дней он неоднократно представлял на рассмотрение Трумэну свои предложения. Например, в знаменитом послании о «железном занавесе» он сделал такие выводы: «Разумеется, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или понять наши истинные отношения с ней, прежде чем мы смертельно ослабим наши войска или отступим к зонам оккупации. Это может быть сделано только при личной встрече. Я был бы Вам очень признателен за Ваше мнение и совет…»

Ни один из специалистов в американском правительстве, принимающих решения, как гражданских, так и военных, не отреагировал на эти настойчивые требования. Никто не был готов отказаться от прошлой политики и намерений и, следуя курсу, который предлагал Черчилль, удерживать многочисленные американские войска в Европе, пока советское правительство не удовлетворит наши желания и успокоит наши тревоги. Президент и его советники сочли это нецелесообразным, неэффективным и непрактичным. Нецелесообразным потому, что это могло вместо мирного урегулирования спровоцировать конфликт с советскими властями. Неэффективным потому. что советские войска могли выгнать нас из Берлина и Вены, приостановить действие контрольных комиссий в этих двух странах и навязать волю Советского Союза Польше и Чехословакии. Непрактичным потому, что американцы ждали быстрого возвращения солдат-ветеранов из Европы, и потому, что Военный департамент готовился к переброске войск из Европы для ведения военных действий против Японии.

В последних, апрельских, докладах о возможности создания атомного оружия проскальзывала надежда. 25 апреля Стимсон прочел Трумэну меморандум, одобренный генералом Гроувзом, в котором говорилось: «В течение четырех месяцев мы, по всей вероятности, получим самое ужасное оружие, когда-либо известное в истории человечества. Одной бомбой можно будет уничтожить целый город». Вскоре предстояли окончательные испытания, и те немногие, кто знал об этом, считали, что следует подождать их результатов и предоставить им самим говорить за себя. Поэтому. если окажется неизбежным столкновение с Россией, а возможно, и переход к войне, пусть это произойдет после того, как нам и всему миру станет известно об этом новом оружии. Пока же Трумэн был склонен искать пути урегулирования всех спорных вопросов, ведя переговоры и веря в возможность их осуществления. а не угрожая Советскому Союзу новым мощным оружием. Это побудило его ответить Черчиллю, что он против силовых шагов в отношении России.

Итак, 14 мая он отклонил просьбы Черчилля, мягко ответив, что следует подождать развития событий, прежде чем одобрять курс, предлагаемый премьер-министром.

В этот же день Стимсон подробно информировал Идена, который находился в Вашингтоне, о том, как продвигается работа, о перспективах и планах испытания атомной бомбы.

К тому времени новому президенту уже стал ясен удручающий масштаб разногласий с Советским Союзом. На переговорах с Молотовым его поразило твердое желание советской правящей верхушки действовать по-своему. Но различные причины побуждали его действовать сдержанно. Военный департамент по-прежнему настаивал на своевременном вступлении Советского Союза в войну на Тихом океане, чтобы избавить нас от лишних потерь и страданий. Государственный секретарь, находящийся в Сан-Франциско, советовал президенту не давить и не мстить русским, пока не закончится конференция и не будет написана хартия будущего устройства мира. Не исключалась возможность, что Молотов и остальные неверно информируют Сталина, будто Соединенные Штаты и Великобритания пытаются лишить Советский Союз плодов победы.

По всем этим причинам и при таких обстоятельствах Трумэн считал опрометчивым рисковать коалицией, даже не попытавшись в ходе дальнейших дискуссий выяснить, может ли Сталин пойти на уступки в отношении Польши и в других спорных вопросах ради дружбы с Западом. Это мнение разделяла со своим президентом и большая часть американского народа. Он, как и сам президент, по-прежнему относился к Советскому Союзу как к соратнику по борьбе против общего врага. Американские власти много сделали для того, чтобы поддерживать эти настроения, и мало для того, чтобы дать понять своему народу глубину и значительность разногласий с Москвой. Народ был не готов к столь крутому повороту в отношениях с Советским Союзом, повороту от дипломатии дружбы к резкой дипломатии силы и власти, а при необходимости и к применению оружия. Народ был совершенно не готов к продолжению борьбы за свободу европейских народов и сохранению стратегической позиции и баланса сил против союзной коалиции, для выживания которой он столько сделал.