Читать книгу "Ангел тьмы - Калеб Карр"

Торпедные катера, о которых говорили мистер Рузвельт с лейтенантом Кимболлом, притаились у бетонной пристани в дальнем конце верфи — и собрано их там было ой как немало. Суда эти, ненамного крупнее яхт на паровом ходу и катеров, рассредоточенных по гавани, обладали куда более мощным двигателем, для которого требовалось две и даже три дымовые трубы; в то же время они были куда обтекаемее на вид, чем частные и коммерческие суда, обладали изящной формой пули, отчего казалось просто невероятным, что на деле облицованы они сталью. Не то чтобы эта облицовка была на самом деле такой уж серьезной — как сказал мистер Рузвельт, безопасность катеров была принесена в жертву их скорости, и при необходимости они могли развивать оную больше тридцати миль в час. Команду каждого составляло всего двадцать пять — тридцать человек, а в разных местах палубы располагалось смертельное оружие, и давшее лодкам свое имя: торпеды, четырнадцатифутовые стальные цилиндры, заполненные сжатым воздухом и оборудованные мощным взрывным устройством. При высвобождении воздух выстреливал торпеды из стволов в воду на сотни ярдов: масса времени для выпустивших их быстрых маленьких катеров, чтобы убедиться в последующих взрывах. В общем и целом — весьма хитроумное изобретение, крайне отличавшееся от гигантских линкоров с их огромными орудийными башнями, возводившихся в других частях верфи. Наверняка интересно было бы взглянуть, подумал я, как иностранным линкорам однажды нанесут поражение такие же быстрые, мощные маленькие корабли, что и те, на которые мы собирались взойти сим вечером.

Кроме команд торпедных катеров на верфи выстроилось еще около двадцати моряков, вид у которых был такой, будто их специально отобрали для этой работенки еще до нас. Я на своем веку и в своей былой округе повидал немало дерущихся моряков, и полюбовался не на один разоренный кабак и музыкальный салун, когда такой вот команде приходилась не по душе какая-нибудь обещающая с три короба «танцовщица» или шустрый банкомет за партией в фараон; но ни одна из виденных мною орав и в подметки не годилась тем мальчикам, что ждали нас к вечеру на верфи. Этим парням, сверх меры мускулистым, покрытым шрамами, явно сгорающим от нетерпения в предвкушении какой следует первоклассной потасовки, похоже, нелегко было сдержать свои порывы и встать по стойке «смирно» при появлении из ландо лейтенанта Кимболла и мистера Рузвельта. Лейтенант Кимболл перекинулся парой слов с тремя командирами торпедных катеров, после чего те собрали свои команды на пристани, рядом с вышеупомянутыми мордоворотами. Лейтенант Кимболл шагнул вперед к этим объединенным силам — которые, должен признать, казались достойными соперниками даже для Пыльников — и дал команду «вольно», после чего принялся расхаживать взад-вперед по пристани и объяснять предстоящую в ночи задачу:

— Джентльмены! — выкрикнул он, его сильный голос никоим образом не выдавал ни его почти пятидесятилетнего возраста, ни обычного рода занятий — стратегического планирования. — Не сомневаюсь, большинство из вас знают, что абсолютно невозможно бороздить моря на службе у Дяди Сэма тридцать, десять или даже пять лет, не проникшись чувством того, что Соединенные Штаты Америки — самая прекрасная и прославленная держава из тех, какие видывал этот мир, и что она должна главенствовать — во всем! — На этом моряки разразились одобрительными возгласами, кои сердечно поддержал сам мистер Рузвельт. Мы же воздержались, чувствуя, что нам сейчас вступать не резон — хоть я и испытал такой порыв. — Но, — продолжал лейтенант, — полагаю, что вы точно так же знаете, что Соединенные Штаты не могут во всем главенствовать, пока на пути у них стоят враги. Враги внешние — кои, если повезет, вскоре ощутят всю мощь великих кораблей, что строятся сейчас рядом с нами, — и враги внутренние, кои должны почувствовать нашу мощь в эту самую ночь! — Тут парни снова зашумели, и лейтенанту Кимболлу стоило немалых усилий их успокоить. — А сейчас я прошу вас уделить внимание достопочтенному заместителю министра военно-морских сил, мистеру Теодору Рузвельту!

Выступив вперед, мистер Рузвельт сузил глаза и оценивающе окинул взглядом собравшуюся перед ним компанию.

— Моряки, — произнес он в своей обычной резкой, порывистой манере, — некоторым из вас предстоящая работа может показаться странной. Чего ради, вполне здраво спросите вы себя, нам вдруг дают задание поддержать закон этой великой нации на ее собственной земле? — Мистер Рузвельт сжал кулак и принялся ударять им по другой ладони, продолжив перекрикивать звуки бурлящего во всей верфи строительства: — Ответ здесь, моряки, будет простым — потому что те люди, кому была доверена общественная безопасность и поддержание справедливости, не справляются с исполнением своих обязанностей! А кого Соединенные Штаты всегда призывают на помощь, когда их граждане оказываются в опасности — в любой точке света, — и никто больше не может или не хочет взять на себя ответственность за их защиту?!

Единым голосом — что одновременно было и крайне поразительно (с учетом людей), и крайне волнующе (с учетом ситуации) — моряки разом проревели:

— Военно-морские силы Соединенных Штатов, сэр!

Звук этот едва не сшиб всех нас, стоящих за мистером Рузвельтом, с ног, однако сам он лишь ухмыльнулся и потряс кулаком в воздухе.

— Верно! Надеюсь, что вы, моряки, будете драться честно, но также надеюсь, что драка эта будет суровой! Благодарю вас всех!

С этими словами мистер Рузвельт отступил в сторону, и снова заговорил мистер Кимболл:

— Офицеры берут носимое оружие, старшины и матросы — дубинки! Силу применять при столкновении с силой! Это военно-полицейская акция, джентльмены, — и я знаю, что вы будете вести себя соответственно. А теперь — разойтись по своим бортам!

С новым мощным ревом, на сей раз исполненным чистого возбуждения и жажды действия, моряки разбили шеренги, кинулись к торпедным катерам и попрыгали в них, тогда как механики уже выпускали громкие, шипящие струи пара из силовых установок каждого корабля. Лейтенант Кимболл провел нашу компанию на головной катер, где мы заняли место аккурат за рулевой рубкой. Заглушая нарастающий лязг паровых насосов, прогремел приказ к отходу, и тогда — как показалось, совсем внезапно, — гребные винты лодок начали взбивать воду залива, и мы рванули к реке — на такой скорости, какую я уж точно ни в жисть не видывал на воде, и от этого даже чуток оступился. Скорость катера все нарастала, воздух мощнее бил нам в лицо, и мистер Рузвельт сильной рукой обнял меня за плечи и помог держаться. Я улыбнулся ему и обернулся глянуть на другие две лодки позади.

Не знаю, смогу ли когда вообще описать чувство, охватившее меня в тот миг, хоть я уже и пытался не раз. Вид катеров за нами воодушевил меня просто не передать как, да еще в придачу — шум мощных двигателей нашего корабля: все эмоции утра и только что минувшего дня — не говоря уже о тех суровых и часто попросту устрашающих неделях, что им предшествовали, — внезапно исторглись у меня изо рта громким кличем, к которому присоединился и мистер Рузвельт. Снова глянув вперед, я узрел тот самый Бруклинский мост, который мы пересекли какие-то полчаса назад и к которому теперь приближались на скорости, что начинала казаться просто невозможной. Видеть мост снизу было странно, словно во сне, особенно если учесть, как резво мы под ним проскочили; и все равно мы могли двигаться еще быстрее. Когда пронеслись мимо излюбленного места купаний Прыща-Немчуры, Фултонского рыбного рынка, и дальше к оконечности Манхэттена и Бэттери-парку, командир нашего катера дал сигнал полного хода, так что когда в виду появилась Леди Свобода, казалось, что острова ее мы можем достичь за считаные секунды.