Читать книгу "Ночные кошмары и фантастические видения - Стивен Кинг"

К тому моменту, когда я приблизился к зданию, эта безумнаямысль укрепилась в моем сознании с такой силой, что даже Билл Таггл,бухгалтер-ревизор с третьего этажа, регулярно прикладывающийся к бутылке,который сейчас входил в здание, не сумел полностью рассеять ее. Но, как гласитпоговорка, видеть – значит верить, и когда я подошел к зданию? 2221, то неувидел на стеклянной двери ни цепи, ни надписи, ни полос. Передо мной было тоже здание, что и вчера. Я вошел в вестибюль, почувствовал знакомый запах – оннапоминал мне о розовых брусках, которые теперь кладут в писсуары общественныхтуалетов. Посмотрел вокруг знакомые захиревшие пальмы, нависшие над тем жесамым полом, выложенным потертой красной плиткой.

Билл стоял рядом с Верноном Клейном, самым старым лифтером вмире, в лифте? 2. В своем поношенном красном костюме и древней квадратной шляпеВерной напоминал гибрид рассыльного с рекламы «Филипп Моррис» и обезьяны резус,которая свалилась в промышленную очистную установку. Он посмотрел на менясвоими печальными собачьими глазами, слезящимися от окурка «Кэмела», прилипшегок середине его нижней губы. Странно, что его глаза за столько лет не привыкли ктабачному дыму, – я не помню, чтобы он когда-нибудь стоял в своем лифте безсигареты, и в точно таком положении.

Билл немного отодвинулся в сторону, но недостаточно. Внутрилифта просто не хватало места, чтобы отодвинуться достаточно далеко. Я неуверен, хватило ли бы места на Род-Айленде, а вот на Делавэре – пожалуй. Отнего пахло, как от болонской колбасы, которую с год мариновали в дешевомбурбоне. И в тот момент, когда я подумал, что хуже запаха быть уже не может, онрыгнул.

– Извини, Клайд.

– Да, извиниться тебе, несомненно, следует, – сказал я,разгоняя воздух у своего лица, пока Берн задвигал решетку лифта, готовясьдоставить нас на Луну или по крайней мере на седьмой этаж. – В какой сточнойканаве ты провел ночь на этот раз, Билл?

И все-таки в этом запахе было что-то утешительное – я солгалбы, не скажи этого. И в первую очередь потому, что это был знакомый.

Запах. Передо мной стоял всего лишь Билл Таггл,отвратительно пахнущий, страдающий от похмелья, с согнутыми коленями, словнокто-то наполнил его трусы куриным салатом и он только что заметил его. Нельзясказать, что это было приятно, ничто не было приятным при подъеме в лифте этимутром, но по крайней мере все было знакомым.

Билл болезненно улыбнулся, глядя на меня, когда лифт сгрохотом пополз вверх, но промолчал.

Я не отвернулся от Вернона главным образом потому, чтобыизбавиться от запаха, исходящего от бухгалтера, но разговор, который ясобирался завести с лифтером, скончался у меня в горле, так и не начавшись. Двекартинки, висевшие над стулом Вернона с незапамятных времен, – одна, на который-Иисус шел по водам Тивериадского озера, а его ученики взирали на него широкооткрытыми глазами, и вторая – снимок жены Верна в индейском костюме из опекойкожи, с прической, модной в начале века, – исчезли. Их заменила открытка,которая не должна была меня потрясти, особенно принимая во внимание возрастВернона, но, несмотря на это, поразила, как рухнувшая гора кирпича..

Да, это была всего лишь открытка – простая открытка ссилуэтом человека, ловящего рыбу на фоне заката. Но меня потрясли слова,напечатанные ниже каноэ, в котором он сидел: «СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ НА ПЕНСИИ»!

Сказать, что я испытал вдвое большее оцепенение, чем то, чтоощутил, узнав, что Пиория может стать зрячим, – значит ничего не сказать.Воспоминания проносились в моем мозгу со скоростью, с какой тасует колодукарточный шулер на Миссисипи. Однажды Берн взломал дверь в офис, соседний смоим, чтобы вызвать «скорую помощь», когда эта чокнутая баба Агнес Стернвудсначала вырвала из розетки провод моего телефона, а потом проглотила содержимоебутылки с жидкостью для очистки канализационных труб, как она клятвеннозаверяла. Оказалось, однако, что эта жидкость всего лишь растворнерафинированного сахара, а Берн взломал дверь в помещение, где принималисьставки на игру «по-крупному» на лошадиных скачках. Насколько я помню, парень,который снимал эту комнату и приклеил на двери надпись «Маккензи импорте», всееще получает свой ежегодный каталог рассылки товаров по почте «Сиэрс и Робак» втюрьме Сан-Квентин. Был еще один случай с тем парнем – Берн шарахнул его поголове своим стулом за мгновение перед тем, как тот успел вспороть мне живот.Это, разумеется, снова было связано с делом Мейвис Уэлд. Не говоря уже о том,что однажды он привел ко мне свою внучку – дивную красавицу, – когда девушкуиспользовали для выпуска порнографических фотографий.

Берн уходит на пенсию?

Это невозможно. Этого просто не может быть.

– Верной, – спросил я, – что это за шутка?

– Это не шутка, мистер Амни, – сказал он, останавливая лифтна третьем этаже. И тут же зашелся глубоким легочным кашлем, какого я никогдане слышал у него за все эти годы. Казалось, мраморные шары катились по каменнойдорожке кегельбана. Он вынул изо рта окурок «Кэмела», и я с ужасом увидел, чтоу него розовый фильтр, но не от губной помады. Верной посмотрел на него сотвращением, сунул обратно в рот, отодвинул решетку и произнес:

– Прошу, мистер Таггл.

– Спасибо, Берн.

– Не забудьте про вечеринку в пятницу, – напомнил Верной.Голос его был приглушенным, он достал из заднего кармана носовой платок вкоричневых пятнах и вытер им губы. – Я буду очень вам благодарен. – Онпосмотрел на меня красными слезящимися глазами, и то, что я увидел в них,напугало меня до смерти. Что-то поджидало Вернона Клейна за ближайшим поворотомсудьбы, и, судя по этому взгляду, Верной знал об этом. – И вы приходите, мистерАмни, – мы с вами прошли через многое, и я буду рад пропустить с вамистаканчик.

– Одну минутку! – крикнул я, хватая Билла в тот момент,когда тот попытался выйти из лифта. – Подождите минуту, черт вас побери! Что завечеринка? О чем вы говорите?

– Он уходит на пенсию, – пояснил Билл. – Так обычнослучается, когда твои волосы становятся седыми, даже если ты был слишком заняти не заметил этого. Верной устраивает вечеринку в подвале вечером в пятницу.Все, кто работает в здании, будут там, и я собираюсь приготовить мой всемирнознаменитый «динамитный пунш». Что с тобой, Клайд? Вот уже месяц, -как ты узнал,что Берн кончает работать тридцатого мая.

Эти слова снова привели меня в ярость подобно тому, как этослучилось, когда Пиория назвал меня гомиком. Я схватил Билла за подбитые плечиего двубортного пиджака e как следует тряхнул.

– Не говори чепухи!

Он посмотрел на меня с презрительно-болезненной улыбкой.

– Это ты говоришь чепуху, Клайд. Но если тебе не хочется, неприходи. Оставайся дома. Ты все равно последние шесть месяцев вел себя росоloco.