Читать книгу "Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам"

полудюжиной людей моей гвардии. За ними показалась толпа людей с дикими, возбуждёнными лицами. Некоторые были одеты только в грубые полотняные рубахи, другие в кожаные передники. Большинство было без шапок, только на двух-трёх было что-то вроде стальных касок. Но все были охвачены жадностью, яростью и опьянением бурными событиями начинающегося дня.

Вломившись, они остановились в изумлении: в зале царило полное спокойствие. Многие из членов совета упали в свои кресла, молча ожидая своей участи с таким достоинством, какого раньше в них не было. Только у одного из них зубы невольно выбивали дробь.

Эта торжественная тишина, полусвет, царивший в зале, неподвижные фигуры в креслах — всё это отрезвило нападающих. Это было, конечно, мнимое спокойствие, но им, вломившимся сюда из самого центра битвы, оно показалось настоящим.

Я воспользовался этим моментом и заговорил громким голосом:

— Благодарю вас всех. Вы освободили меня, и я этого не забуду. Каждый получит свою награду, но вы должны получить, а не вырывать её. Торрихос, сторожи двери. Все могут видеть и слышать всё, что тут происходит, но никто не должен ни входить, ни выходить из зала: заседание совета ещё не кончилось.

Потом я подошёл к окну и распахнул его настежь.

— Граждане гудские, — закричал я. Выслушайте меня! В случае надобности я могу говорить очень громко, но первые мои слова были совершенно не слышны и потерялись, как теряется плач ребёнка среди рёва океана. Три раза пробовал я кричать изо всех своих сил, но только на третий раз меня услышали. Мало-помалу гул стал стихать, и явилась возможность говорить с народом.

— Граждане гудские, — сказал я, — благодарю вас всех. До самой смерти своей я не забуду, что вы сегодня для меня сделали. До сих пор мне немного удалось сделать для вас, гораздо меньше, чем я хотел. Я боялся, что мы не понимаем друг друга, ибо я долго не возвращался в страну моих предков, но теперь я спокоен на этот счёт. Благодарю вас, и как мы до сих пор действовали совместно, с Божьей помощью будем действовать и впредь.

Раздались громкие крики, полетели вверх шляпы и фуражки. Хотел бы я, чтобы в этот момент был здесь король Филипп. Он мог бы извлечь сегодня полезный для себя урок. И я не жалел, что отказался от предложенного мне наместничества.

— Де Бреголль! Де Бреголль! — раздавались голоса. Я обернулся.

— Мадемуазель де Бреголль, не угодно ли вам подойти сюда.

Я забыл о её браке и всё ещё называл её девическим именем. Тем не менее она подошла.

Увидев её около меня, народ стал кричать ещё громче. Когда толпа несколько успокоилась, я заговорил опять:

— Граждане, ещё одно слово. Я уверен, что сегодняшний день принесёт добрые плоды для вас, для меня и для города. Но ждите терпеливо и не омрачайте вашу победу излишествами. Вы пришли сюда, чтобы воевать! Теперь я призываю вас к миру. Обещайте мне это.

Опять в толпе раздались крики. Обещание было дано.

Я заговорил в третий раз, но уже по-испански. Тут же стояла и моя гвардия, хотя она представляла собой лишь тонкую линию в сравнении с необъятной массой народа, толпившегося за ней.

— Солдаты, благодарю вас. Мы давно знаем друг друга, и вы не раз спасали мне жизнь, и я знаю, что вы делали это по зову сердца.

— Да здравствует дон Хаим де Хорквера, — грянули они. Они привыкли к старому имени, но этого, кажется, никто не заметил.

Затем я отошёл от окна, сел на своё кресло и огляделся кругом. Передо мной были перепуганные лица членов совета, у разрушенной двери — мои гвардейцы с обнажёнными мечами, а сзади них тёмная масса, которая угрожающе то отступала, то наступала, поднимая палки и пики.

— Я ещё не слыхал, какое удовлетворение мне даст совет? — спросил я.

Все молчали и то переглядывались между собой, то смотрели на ван Гульста. Не думаю, чтобы они благодарили его в глубине своего сердца.

Наконец ван Сильт сказал, обращаясь ко мне:

— Не угодно ли будет вам самим указать, какую контрибуцию вы желаете?

— Хорошо, — отвечал я. — Когда покойный император усмирял восстание в Генте, он потребовал и получил известное количество голов членов совета — я забыл, сколько именно. Конечно, Гуда город небольшой, да и я не император, поэтому я довольствуюсь всего несколькими.

— Ваше превосходительство, сжальтесь! — в ужасе закричал бургомистр.

— Сжальтесь! А вы сжалились надо мной? Но позвольте. Прежде чем я буду судить других, мне нужно сначала снять с себя подозрение. Некоторые из находящихся в этой комнате, может быть, ещё сомневаются в моей верности и справедливости, ибо доказательство, представленное бароном ван Гульстом, не исчерпывает дела. Он сказал, что нашёл между моими бумагами моё письмо к королю, когда делал второй обыск. Объясните совету, когда и где вы нашли это письмо, барон ван Гульст?

Он повёл бровями, но иного выхода для него не было, как продолжать лгать или сознаться, что он солгал раньше.

— Теперь я уже не помню того, где я его нашёл, — отвечал он. — У меня под руками была целая связка бумаг и, разбирая их, я и нашёл это письмо.

— Мой ответ не был приложен к письму короля? Он заколебался, но выхода не было.

— Нет! — закричал он. — Но всё равно, где бы я ни нашёл его, оно является достаточным доказательством. Мы не сомневаемся более в вашей невиновности…

— Вы, может быть, и не сомневаетесь, но ваше личное мнение ещё не мнение всего совета. Ведь вчера я заявил, что ответ мой приложен к письму короля, и теперь может показаться, что я солгал перед комиссией. Конечно, документ такого рода не мог быть найденным где-то в связке бумаг, ненужных и выброшенных. И я утверждаю, что вы нашли мой ответ при первом же обыске, когда явились ко мне вместе с господином ван Сильтом и другими, что вы украли его и спрятали к себе в карман, преследуя свои цели, и что таким образом вы обманули совет.

Он густо покраснел, но отступать было поздно.

— Докажите! — крикнул он в отчаянии.

— Хорошо.

Я знаком подозвал Торрихоса к своему креслу.

— Отправляйтесь ко мне. В моём письменном столе или где-нибудь около него вы найдёте письма, запечатанные королевской печатью. Принесите их сюда.

Торрихос поклонился и вышел.

— Мадемуазель