Читать книгу "Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан"

Посол Германии Генрих фон Чиршки – упрямый, самонадеянный и воинственный человек – добавил свой голос: Австро-Венгрии следует постоять за себя и показать Сербии, кто тут хозяин. Еще прежде чем его начальство в Берлине приняло решение, какой политики придерживаться, Чиршки говорил каждому чиновнику, с которым встречался в Вене, что Германия будет поддерживать Дуалистическую монархию независимо от ее действий. Он предупреждал, что, если Австро-Венгрия снова покажет свою слабость, Германия, возможно, обратит свои взоры в другую сторону в поисках союзников[1599]. Берхтольда на самом деле и не нужно было убеждать; если он был против войны во время предыдущих кризисов, то с конца 2-й Балканской войны в 1913 г. пришел к убеждению, что Австро-Венгрии придется однажды воевать с Сербией. И вот это время настало[1600]. 1 июля Берхтольд встретился с потрясенным Францем-Иосифом, который согласился с тем, что Австро-Венгрия должна заново утвердить себя как великая держава. «Мы, – сказал император, – самая консервативная держава в Европе, оказались в этом затруднительном положении из-за экспансионистской политики Италии и Балканских государств»[1601]. Единственной серьезной оппозицией по отношению к тем, кто склонялся к войне, были венгры, в частности премьер-министр Тиса. У Австро-Венгрии нет достаточно доказательств против Сербии, написал он императору 1 июля, чтобы убедить мир в том, что это маленькое государство виновато. Более того, международное положение Дуалистической монархии уже было слабым: Румыния, несмотря на свой тайный договор, вряд ли станет оказывать ей поддержку, а возможная помощь от Болгарии – недостаточная компенсация. Совет Тисы состоял в том, что Австро-Венгрии следует продолжать работать над мирным урегулированием с Сербией[1602]. В последующие несколько недель на него было оказано сильнейшее давление, чтобы заставить присоединиться к сторонникам войны. Без поддержки Венгрии правительство в Вене не могло предпринимать никаких действий.

Другой вопрос, который надо было решить: что готова предпринять союзница Австро-Венгрии Германия. Сигналы, исходившие от Чиршки, были ободряющими, и 1 июля влиятельный немецкий журналист Виктор Науман, который был близок к министру иностранных дел Германии Ягову, нанес визит Ойосу, чтобы сказать, что кайзер Вильгельм, если действовать правильно, окажет решительную поддержку Австро-Венгрии: то же самое будет и с общественным мнением в Германии. «Австро-Венгрия, – продолжил Науман, – кончится как монархия и великая держава, если не воспользуется этим моментом»[1603]. Берхтольд решил непосредственно с Берлином решать ключевой вопрос о том, какова будет официальная позиция Германии. Его эмиссаром, вероятно, не случайно стал Ойос, который был известным ястребом, а также имел хорошие связи в Германии (его сестра была замужем за сыном Бисмарка). Узнав об этой миссии, Конрад спросил Франца-Иосифа: «Если ответ будет таков, что Германия на нашей стороне, то мы начнем войну с Сербией?» Старый император ответил: «В этом случае да»[1604].

Вечером 4 июля Ойос выехал в Берлин, везя с собой длинный меморандум о ситуации на Балканах, а также личное письмо от Франца-Иосифа Вильгельму. И хотя ни в одном документе не говорилось о решении начать войну, их тон был воинственным; например, упоминались непреодолимая пропасть между Австро-Венгрией и Сербией и необходимость для Дуалистической монархии разрубить веревки той сети, которую ее враги накинули на нее.

Письмо императора Вильгельму заканчивалось так: «Вероятно, вы также пришли к убеждению после недавних ужасных событий в Боснии, что примирение в той вражде, которая разделяет нас с Сербией, больше не может рассматриваться и давняя политика мира, которую до сих пор вели европейские монархи, будет под угрозой до тех пор, пока этот очаг преступной агитации в Белграде продолжает безнаказанно гореть»[1605]. Ойос также вез устное сообщение от Берхтольда к пожилому послу графу Ладиславу Сечени-Маричу в Берлине: Австро-Венгрия считает, что сейчас самое подходящее время заняться Сербией. В Берлине Ойос вышел за рамки даже этих инструкций и сказал немцам, что Австро-Венгрия намерена оккупировать и разделить Сербию на части[1606].

5 июля, пока министерство иностранных дел обдумывало значение сообщений из Вены, Сечени был приглашен на обед к кайзеру. Вильгельм прочел документы и сначала старался выиграть время. Все это очень серьезно, и ему нужно посоветоваться со своим канцлером Бетманом. Однако, когда посол нажал на него, Вильгельм перестал осторожничать. Он пообещал, что Франц-Иосиф может быть уверен в полной поддержке Германии: даже если дело дойдет до войны с Сербией и Россией, Германия встанет плечом к плечу со своим союзником. В тот день кайзер с запозданием провел совещание со своими чиновниками: Бетман одоб рил его обещание поддержки Австро-Венгрии, а военный министр Фалькенхайн коротко сказал, что армия готова воевать. На следующий день Бетман повторил уверения в поддержке Германией Австро-Венгрии послу Сечени и Ойосу, который вернулся в Вену, довольный успехом своей миссии. После войны он сказал: «В наши дни никто не может представить себе, как сильно мы тогда верили в силу Германии, в непобедимость немецкой армии». Его правительство приступило к осуществлению дальнейших мер с целью подчинить Сербию[1607].

Так что через неделю после убийства Германия дала Австро-Венгрии так называемый карт-бланш, и Европа сделала гигантский шаг к всеобщей войне. Это не означает, как доказывают некоторые, что Германия приняла решение начать такую войну ради своих собственных целей. Скорее ее руководители были готовы принять такую возможность отчасти потому, что если войне суждено было начаться, то для Германии это время было благоприятным, и отчасти потому, что Австро-Венгрию нужно было сохранить как союзника. А также были такие люди, как сам Вильгельм и Бетман, имевшие власть решать, быть войне или миру, и которых в конечном счете убедили, что война – лучший вариант для Германии, – или у них просто не хватило мужества сопротивляться нажиму, оказываемому на них, и доводам тех, кто хотел войны. И возможно, они просто устали, как и многие европейцы, от напряжения и кризисов и хотели развязки. Прыжок в темноту, как сказал Бетман в разговоре со своим личным секретарем Куртом Рицлером, имеет свою привлекательность[1608].