Читать книгу "Все оттенки голубого - Рю Мураками"

– Дай-ка мне его на минутку.

Он встал перед стонущим охранником и влепил ему ладонью по влажному лицу. От этого удара голова охранника неестественно запрокинулась, казалось, может отвалиться. Изо рта пошла кровь, и я решил, что ему выбили зуб. Парень потерял сознание и ничком рухнул на пол. Хиппи был либо в доску пьяным, либо обдолбанным. Его красные глаза сверкали, и когда Ёсияма попытался его оттащить, тот отшвырнул его, после чего сломал охраннику левую руку. Раздался сухой треск, напоминающий звук ломающейся палки. Охранник застонал и раскрыл глаза, которые расширились при виде беспомощно болтающейся руки. Лежа на полу, он медленно перевернулся раз, потом второй. Хиппи вытер руки носовым платком, потом запихнул окровавленный платок в рот стонущего парня. Сквозь бренчание звучащей у меня в ушах гитары мне даже издалека было слышно, как блюет охранник. После того как Ёсияма и его дружки удалились, он перестал кататься по полу и попытался ползти, опираясь на правую руку.

– Эй, Рю, мы уходим!

От размазанной и продолжающей сочиться крови нижняя половина его лица превратилась в черную маску. Вены на лбу набухли, когда он пытался приподняться на локтях. Вероятно испытывая новый приступ боли, он что-то пробормотал и рухнул набок; ноги у него дрожали. Его заблеванное брюхо вздымалось и опускалось.

* * *

Внутри вагона все блестело. От шума поезда и запаха спиртного меня мутило. Ёсияма под «Ниброль» бродил по вагону с красными глазами, а Моко сидела возле двери на полу. На станции мы все раздавили по паре таблеток «Ниброль». Я стоял рядом с Моко, держась за стойку. Ёсияма схватился за грудь и блеванул, после чего равнодушно наблюдал, как другие пассажиры поспешно выбираются из вагона. Над нами витал кисловатый запах. Ёсияма вытер рот газетой, которую нашел в корзине над сиденьями. От вибрации поезда блевотина расползалась по полу. На остановках в наш вагон больше никто не заходил.

– Ублюдки, – пробормотал Ёсияма и шлепнул ладонью по окну.

Голова у меня шла кругом, и когда я выпустил из рук поручень, то едва не упал.

Моко подняла голову и взяла меня за руку, но мои чувства были так притуплены, что я не ощутил, как кто-то другой прикасается ко мне.

– Знаешь, Рю, я слишком устала, чтобы умирать.

Моко настаивала, что мы должны поехать домой на такси. В противоположном конце вагона перед женщиной, которая читала книгу, стоял Ёсияма. Заметив, что с его губ капает слюна, она попыталась удалиться. Ёсияма завопил, схватил ее за руку, развернул и обнял. Тонкая блузка порвалась. Пронзительный крик заглушил даже скрежет колес. Женщина уронила книгу, содержимое ее сумочки рассыпалось по полу. Моко скорчила гримасу отвращения и сонно пробормотала:

– Я хочу жрать. Рю, не хочешь ли съесть пиццу, пиццу с анчоусами, обильно политую соусом табаско, настолько острую, что щиплет язык, хочешь?

Женщина оттолкнула Ёсияма и побежала к нам. Ее подбородок был вскинут, она старалась не блевануть на пол и прикрывала свою обнаженную грудь. Я подхватил ее и попытался поцеловать взасос. Она крепко сжала зубы, затрясла головой и попыталась вырваться.

– Ублюдки! – прошипел Ёсияма в сторону находившихся по соседству пассажиров.

По другую сторону стекла люди смотрели на нас, как на зверей в зоопарке.

Когда поезд прибыл на следующую станцию, мы плюнули на ту женщину и выскочили на платформу.

– Эй, это они, держите их! – орал, высунувшись из окна вагона, мужчина средних лет с развевающимся на ветру галстуком.

Ёсияма на бегу еще раз блеванул. Блевотина стекала по его рубашке, и он, поскольку был в резиновых сандалиях, поскользнулся на платформе. Мертвецки бледная Моко бежала босиком, держа туфли в руках. На лестнице Ёсияма споткнулся и упал. Он рассек бровь о край ступени эскалатора, потоком хлынула кровь. Он закашлялся, на бегу бормоча что-то невразумительное. На выходе служащий схватил Моко за руку, но Ёсияма ударил его по лицу. Мы постарались смешаться с толпой. Моко с трудом стояла на ногах, и я попытался ее поддержать. У меня заболели глаза, и когда я потер виски, навернулись слезы. Казалось, что сильная вонь блевотины поднимается от кафельного пола, и я пытался зажать рот ладонью.

У Моко ноги заплетались. Запах черномазых, который оставался на ней до самого утра, окончательно выветрился.

* * *

В саду общественной больницы все еще стояли лужи. Перескакивая через оставленные автомобильными колесами следы в глине, бежал мальчик с пачкой газет.

Невидимая глазу, где-то пела птица.

Накануне вечером, когда я добрался до дома, от запаха ананаса меня тотчас же вырвало.

* * *

Когда в поезде я сосал губы той женщины, в ее глазах было странное выражение. До сих пор не понимаю, что это значило.

Во дворе моего дома порхали птицы. Двое американцев, живущих на первом этаже, бросали им хлебные крошки. Тревожно оглядываясь по сторонам, птицы быстро склевывали их. Крошки падали между камешками, но птицы ловко их оттуда вытаскивали. К ним вплотную подошла уборщица, голова которой была повязана тряпкой, но птицы и не думали улетать.

Я не мог различить их глаз, хотя я люблю смотреть на птичьи глаза с круглыми ободками. Эти птицы были серыми с красными перьями на голове наподобие диадемы.

Я решил подарить ананас птицам.

На востоке солнце пробилось сквозь тучи. От этого воздух казался похожим на молоко. Когда на веранде первого этажа распахнулась дверь, птицы сразу вспорхнули и улетели.

Я вернулся в комнату и взял свой ананас.

– Я собирался отдать его птицам, – сказал я женщине, высунувшейся из окна. Кажется, она была настроена дружелюбно. Показав на торчащие корни тополя, она сказала мне:

– Если он останется здесь, то птицы без труда до него доберутся.

Брошенный мной ананас разлетелся на куски и медленно подкатился к основанию тополя. Звук ударившегося о землю ананаса напомнил мне о потасовке в общественном туалете накануне.

Американка вышла прогуливать своего пуделя. Она заметила ананас и удивленно подняла на меня глаза, прикрывая их ладонью, видимо защищаясь от света, потом понимающе кивнула и хмыкнула, сказав при этом, что птички будут рады.

* * *

– Эй, Окинава, где ты был вчера вечером? Я уже начал волноваться.

– Этот тип в одиночку решил переночевать в гостинице, где обычно останавливаются супружеские пары, – ответила за него Рэйко. – И разумеется, он выглядел так подозрительно, что ему пришлось выскочить из окна, не заплатив. Конечно, платить пришлось бы мне, но не в этом дело.

В тот вечер Рэйко решила порвать с Окинавой. Он снова был пьяным, и от него действительно воняло, поэтому я сказал:

– Давай уколем тебя поскорей, – после чего затолкал его в ванную.

Рэйко прошептала мне на ухо: