Читать книгу "Записки судмедэксперта - Андрей Ломачинский"

Всё, ЧП, буди всех — от ваньки-взводного до комдива, а они уж пусть сами отзваниваются тем, кто уголовное дело по этому поводу заведёт. Дело, конечно, завели да и расследовали его весьма тщательно. А того солдатика во хмелю мигом потащили в ближайший медпункт, куда срочно вызвали полкового врача. Прибежал военврач и давай лечить погранца, несмотря на абсолютно нормальное, в смысле просто «пьяненькое», самочувствие и здоровое состояние его организма. На всякий случай, от греха подальше. А знаете, чем отравления метанолом в самой острой фазе лечат? Этанолом! Водкой по вене, ну точнее разведённым обычным медицинским спиртом. Тогда эти спирты начинают конкурировать за фермент, их расщепляющий, и яда в организме производится куда меньше и медленней — шансы на выживание повышаются. Да только слегка переусердствовал военврач — так «напоил» бойца, что тот едва не скончался от чрезмерной алкогольной интоксикации.

И оказалось, что зря столько алкоголя ввёл. Когда пришли анализы, то оказалось чудо — в организме этого уникума метанол практически не ферментировался, хотя в его собственной крови оказалось его полно, концентрация надёжно перекрывающая смертельную. Вот так два раза бойцу «бухнуть на халяву» пришлось. И посадили бы того горе-солдатика за преднамеренное отравление сослуживцев, если бы не это смягчающее обстоятельство. Только благодаря своей «дефектной» алкогольдегидрогеназе и жив остался, и от статьи отвертелся. Кстати, выдачу метанола сразу прекратили — уж лучше пусть спирт воруют. Для нормальных-то людей — метанол яд, хоть и соблазнительный!

Копальхем и трупные яды

Но есть другой вид повышенной переносимости ядов — так называемая приобретённая толерантность. Точно так же, как при регулярных упражнениях можно накачать мышцы, при регулярном приёме небольших доз яда можно развить ферментные системы, способные этот яд нейтрализовать. Правда, специально заниматься таким делом не следует, да и далеко не на все яды такая устойчивость возможна. Чаще всего результатами подобных «упражнений» будет хроническая интоксикация, а с ядами аккумулятивного, то есть накопительного, действия, то и с летальным исходом.

Данная история о других ядах — о трупных. Название этой группы самообъясняющее — трупные яды образуются при гниении трупов. Наиболее известна троица так называемых птоаминов — нейрина, пудресцина и кадаверина. Это сильные яды. Считается, что у человека от них защиты нет. Другое дело шакалы, гиены, грифы — их эта отрава совсем не берёт. Оно и понятно — они же падальщики, трупные яды просто неотъемлемая «специя» к их пище. Мы же вроде чистой едой питаемся, ферментные системы, способные нейтрализовать птоамины, нам не нужны. Но не торопитесь с выводами — эволюция человека полна тайн и загадок, и ещё очень большой вопрос, насколько чистой была пища наших далёких и не очень предков. Оказалось, что биологический механизм такой защиты у человека всё же есть. Но весьма своеобразный.

Самое начало того периода, что ныне принято называть брежневским застоем. Специальная топографическая группа под началом подполковника Дузина облетала район между озером Кокора и озером Лабаз. Это в самом основании Таймырского полуострова. Летели на вертолёте «МИ-8», что называется дружной гурьбой: два летуна, три топографа и один местный — некто Савелий Пересоль, ненец по национальности. Военные взяли его с собой просто как знатока местности, показывать болота, указывать местные ориентиры и их названия.

И вот в воздухе произошла серьёзная поломка — что-то случилось с гидравликой, что передаёт движения от пилотской ручки на ость винта. Ручка взбесилась, начала колотить лётчика по ногам, управления никакого, вертолёт падает. Высота на счастье была небольшой — случилось то, что называется жёсткой посадкой. Вертолет завалился набок, винт с визгом врезался в землю и раскидав чахлую растительность, обломался о вечную мерзлоту. Удар был сильным, однако никто особенно не пострадал. В ушибах и ссадинах, с разбитыми носами и с головокружением от лёгкого сотрясения мозга народ ошалело таращился друг на друга.

Первым очухался пилот — в вертолёте нестерпимо завоняло горелой проводкой, и к этому вдруг примешался знакомый запах авиационного керосина. А потом в нутро повалил дым. «Всем из машины!!!» — заорал он, распахивая дверку. Каждый моментально оценил ситуацию и ринулся наружу. В двери на секунду образовался затор из тел, но ещё через миг людской клубок вылетел из вертолёта, как пробка из бутылки. И вовремя — внутри что-то негромко треснуло, и в салоне показались языки пламени, которое в секунды объяло весь вертолёт. Народ, открыв рты, немигающими глазами молча наблюдал это зрелище. Вначале даже с радостью — ведь все живы, потом с растерянностью: а что же делать?. Ведь вокруг на сотни километров ни души, рация сгорела, еды нет, тёплой одежды нет, оружия нет, ничего нет! А ведь «на дворе» сентябрь — ещё повезло, что снег не лежит, хотя пора. Ночами уже давно ощутимый морозец, да и днём не жарко. Вся надежда на поисковую группу, по идее, всего через несколько часов должны хватиться. Правда, район поиска великоват…

Первую ночь провели вблизи вертолёта — по предположениям такой ориентир с воздуха легче всего обнаружат спасатели. Но никто не прилетел. Никто не прилетел и на второй день, а третий день был туманным — похоже, никто и не летал. На четвёртый день где-то вдали слышался вертолётный стрёкот, и ослабевшие люди побежали туда, но военную форму на фоне болотных кочек с воздуха трудно заметить, особенно если так далеко. Не помогла и надежда на маленький костерок, что постоянно жгли на месте аварии, — таймырский кустарник не мог обеспечить значительного огня, а попытки устроить дым кончились ничем — северный ветер разгонял его по тундре уже в десятке метров от костерка.

За всё время умудрились убить с десяток леммингов и дюжину мышей, в обгорелых останках вертолёта нашли куски, заменившие сковородку и кастрюлю. Постоянно варили отвар из брусники и морошки, но сильнее всего помогали грибы. Вот чудо — древесных пород практически никаких, но даже среди карликовой тундровой растительности встречаются лесные грибы. Да ещё какие крепыши-гиганты! Вероятно, ещё августовские — сейчас уж и днём около нуля. Видать поэтому в грибках ни единого червяка, все крепкие, как на подбор. Однако такое счастье долго длиться не может: припорошит первым снегом и придёт смерть. Даже не от голода — от холода. Ведь более-менее одет один Пересоль — ненцы свою кухлянку[30] не снимают ни зимой, ни летом. Ещё сам Дузин выскочил в ватнике, у пилота унты, у остальных — комбинезоны и полевое пэша[31]. Верхняя одежда сгорела в вертолёте. Хоть и дают греться, предлагая по очереди ватник и кухлянку, но помогает такое не сильно — ночью сна практически нет, силы на исходе.

На следующее утро с первым взглядом на сереющее холодное небо в глазах каждого застыла безысходность — такое, пожалуй, к снегу. А если судить по едва заметной позёмке, что заструилась между болотными кочками и запела тонким голосом в тоненьких веточках полярных ив, то это будет не просто снегопад — это будет метель. Подобие убежища, что сварганили из оставшейся вертолётной обшивки, едва могло вместить всех, да и то сидя. Такое от пурги не спасёт. Офицеры молча взялись за руки — вроде вместе бедовали, давайте, друзья, вместе и встретим неизбежное. Не разделял общего настроя один Пересоль: