Читать книгу "Пуля для карателя - Александр Тамоников"

Это были именно они. Петлицы частей коллаборационистов плюс шевроны на рукавах: стилизованный под немецкий Георгиевский крест. Часть подлежала переброске на запад из района Варшавы, расформированию, но, похоже, немцы не спешили, продолжали использовать в своих целях этих редкостных головорезов. Явление примечательное, настолько мерзкое, что даже небезызвестный генерал Власов, самый знаменитый перебежчик этой войны, старался держаться от него подальше. Комбриг Бронислав Каминский, уроженец Витебской губернии, учился в Петроградском политехническом институте, в годы Гражданской войны служил в Красной армии. Что характерно, член ВКП(б). Вернувшись после армии, доучивался в химико-технологическом институте, работал на химзаводе, был ярым сторонником вхождения Польши в состав Советского Союза. В 30-е годы критиковал коллективизацию, за что вылетел из партии, подвергался аресту за принадлежность к «Русской Трудовой партии», отбывал сибирскую ссылку. Затем трудился технологом на спиртовом заводе. Ходили слухи, что его завербовал НКВД под кличкой «Ультрамарин», хотя он всячески это отвергал, ссылаясь на происки недоброжелателей. Был направлен на поселение в Локоть Орловской области, до войны опять трудился на производстве спирта. Война, неожиданный зигзаг в карьере — и вот он ярый противник Советской власти, обер-бургомистр Локотского округа самоуправления, гроза тамошних партизан и убежденный союзник фашистов. В 42-м сформировал свою первую бригаду «РОНА» (Русская освободительная национальная армия) — оборонял свой уезд от набегов партизан и отрядов НКВД. Даже пользовался авторитетом у населения. При этом был предельно жесток, беспощаден, поощрял грабежи и сам ими не гнушался. «РОНА» успешно воевала против партизан и мирного населения, истребляла цыган, охраняла немецкие коммуникации в преддверии Курской битвы. Летом 43-го вместе со всей своей бандой он перебазировался в родную Витебскую губернию, где снова наводил страх на население. В марте 44-го его отряды переименовали в Народную бригаду Каминского, потом она стала штурмовой бригадой «РОНА», потом — 29-й Ваффен-гренадерской дивизией СС. Везде, где появлялась эта часть, кровь текла рекой, не оставалось ничего живого. Каминский лично встречался с Гиммлером, получил звание бригаденфюрера, Железный крест первой степени — из рук самого рейхсфюрера. 4 августа полк Ивана Фролова, входящий в дивизию, вошел в Варшаву для подавления восстания. Каминский контролировал своих людей. Жестокость проявляли чрезмерную, даже немцы диву давались. Только за один день, 5 августа, головорезы Каминского уничтожили 15 тысяч мирных жителей — расстреливали из пулеметов, вешали, жгли. Грабежи, массовое пьянство и изнасилования стали нормой. С мародерством в рядах бригады никто не боролся — напротив, Борислав Владиславович его всячески оправдывал и поощрял. Массовые расстрелы во дворах варшавских улиц уже никого не удивляли. В расположение бригады постоянно вывозилось награбленное добро. Воевали эти подонки тоже неплохо — именно они выбили восставших из районов Охота и Висла, успешно штурмовали Редут Калишского, здание Табачной монополии…

В том, что случилось далее с господином Каминским, была и его, Ивана Таврина, толика заслуги. Слово «РОНА» становилось нарицательным — символ массового уничтожения. Даже немцы выражали недовольство. Сами не ангелы — но чтобы такая лютая жестокость к мирному населению… Возмущался вермахт, возмущались ветераны Первой мировой войны. Командующему 9-й армией был направлен протест на действия бригады «РОНА». Командующий отфутболил его обергруппенфюреру фон дем Баху. Последний пытался решить вопрос в рабочем порядке. Но бойцы Каминского отказались выполнять приказы «посторонних». Каминский посмеялся: что за чушь? Его подчиненные имеют право на мародерство — они ведь потеряли в России все свое имущество! Он явно зарвался, не понимал, что над ним сгущаются тучи. Он же непогрешим, получал награду из рук самого Гиммлера! Терпеть его бесчинства отказывались даже немцы. Фон дем Бах доложил о них по инстанции Гудериану — начальнику Генштаба сухопутных сил, попросил пресечь злоупотребления. У фон дем Баха не было полномочий — Каминский становился видной и влиятельной фигурой. Тут и пришлась очень кстати организованная Тавриным «утечка информации» с компроматом на Каминского. Некий офицер из русских по «секрету» сообщил сокамернику (оба сидели за драку), что комбриг Каминский на самом деле — давний агент НКВД, что было, кстати, чистой правдой, хотя со своим «неприличным» прошлым Каминский давно простился. Имелась даже справка Шадринского райотдела НКВД, но где ее сейчас искать? Слушок отправился куда следует. Информация гласила, что Каминский — агент НКВД, а зверствует и выслуживается перед немцами, чтобы усыпить их бдительность. Дезинформация сослужила добрую службу. Каминского арестовали (с формулировкой «за чрезмерную жестокость»), доставили в Лицманштадт (будущую Лодзь). Заседание военно-полевого суда носило формальный характер. Комбрига приговорили к расстрелу, и приговор привела в исполнение зондеркоманда СС под командованием Ханса Ботмана. Вместе с ним пристрелили начальника штаба Шавыкина, дивизионного врача. Личному составу, во избежание брожений, объявили, что это сделали партизаны, и даже показали изрешеченный пулями автомобиль. Брожений не было. Новым командиром 29-й гренадерской дивизии стал немец — бригаденфюрер СС Кристоф Дим. Заместителем остался полковник «РОНА» Георгий Белай. О судьбе Фролова Иван не знал. Вермахт требовал убрать из Варшавы отморозков Каминского, заменить чем-то более приличным, но решение пока не приняли…

Становилось не по себе — стальная удавка сжималась у горла. Он считал, что неплохо поработал в должности гауптмана. Удалось скомпрометировать руководство Восточно-мусульманского полка СС — за день до того, как его собрались перебросить на правый берег Вислы. Передислокацию отменили, часть наводнили дознаватели из СД. Дважды он путал карты частям 9-й армии, наносящим контрудары из северных предместий, по его дезинформации попал в «котел» под Ждалиным и прекратил существование усиленный САУ штурмовой егерский батальон. Целый выводок агентов абвера, заброшенных в тыл 1-го Белорусского фронта, не добрался до назначения, кто-то сгинул в болоте, других постреляли поджидавшие их солдаты войск НКВД по охране тыла действующей армии…

Его присутствие в Варшаве уже не играло роли — да и рацией он пожертвовал. Бойцы «РОНА» закончили осмотр и возвращались не солоно хлебавши. Сквер они заблокируют, это ясно. Иван решил рискнуть — сделал лицо «ящиком» и вышел из сквера. Размеренным шагом, помахивая сигаретой, он двинулся по тротуару в сторону улицы Ольбрыхской. Небрежно козырнул мотоциклистам, которые без интереса на него пялились и тоже козырнули. Слава всем богам, что без интереса! Обычный патруль, не имеющий отношения к тем, что сзади…

Он перебежал дорогу под носом вяло ползущего тягача, свернул в ближайший переулок, снова свернул, вышел на улицу Светаевскую, где стояли относительно целые дома и территория контролировалась частями фон дем Баха. Район не самый престижный, но тихий. За оконными переплетами тоскливо пиликала губная гармошка — последняя отрада немецкого солдата. Понуро висели в настенных держателях нацистские знамена. На стенах листовки, извещающие о комендантском часе и ужасе, последующем для тех, кто его нарушит. По краю проезжей части шли пехотинцы с серыми от усталости лицами. Бренчали полупустые патронташи, покачивались за спинами саперные лопатки. В пустых глазах солдат сквозило равнодушие. «Восстание подавят, — мысленно усмехнулся Иван, — но что потом делать с долбящейся в ворота Красной армией?» Он дождался, пока проследует пехота, снова перешел дорогу, свернул в глухую подворотню, проход в которую преграждала стальная решетка. Вернее, когда-то преграждала, а теперь калитка болталась на одной петле. Вошел во двор, обогнул воронку, приблизился к высокому крыльцу пятиэтажного жилого дома. Здесь никто не жил, хотя дом в целом сохранился. Эсэсовцы формировали «зону безопасности» и тех, кого не расстреляли, просто выгнали. Стены покрывались трещинами, обрушивалась кладка.