Читать книгу "Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U­505. 1941—1945 - Ганс Якоб Гёбелер"

Ровно в 18:00 мы услышали звонок, оповещавший о погружении, за которым последовало пение наших электромоторов «Сименс», поскольку мы уходили на перископную глубину. Еще через час преследования мы заняли идеальную позицию для проведения атаки. Мы в центральном посту управления были заняты тем, что точно уравновешивали лодку по горизонтали, ожидая того, когда сухогруз пересечет наш маршрут.

Судовая трансляция донесла до нас низкий уверенный голос Лёве:

– Мы начинаем атаку цели. Торпеды в аппаратах… один и два установить на глубину хода 3 метра, дистанция 800 метров… Товсь… ПЛИ!

Шумы, доносящиеся в центральный пост, сообщили, что торпеды вышли точно по команде. Потекли секунды до попадания… 22… 23… 24… БУМ! Первая торпеда ударила в борт сухогруза как раз перед капитанским мостиком, взметнув колонну воды высотой с мачту. Через мгновение вторая такая же колонна взметнулась чуть позади мостика. Идеальный двойной выстрел!

Сухогруз начал медленно уходить под воду с дифферентом на нос. Спасательные шлюпки были спущены, но Лёве приказал нам оставаться на перископной глубине. Причина этого приказа становилась ясна при одном взгляде через перископ: расчеты орудий вражеского сухогруза оставались на своих постах как у 100-мм бакового орудия, так и у 40-мм кормовых противовоздушных автоматов. Через час бравые артиллеристы, очевидно подчиняясь команде, покинули свои боевые посты и заняли места в спасательных шлюпках.

Когда около сотни спасшихся моряков из команды сухогруза отошли на достаточно большое расстояние от тонущего парохода, мы выпустили еще одну торпеду, предварительно установив ее на глубину хода в 4 метра. Она попала в то же самое место, что и первая, и погружение сухогруза ускорилось. Какое прекрасное зрелище представлял собой пароход, на палубе которого было установлено двадцать двухмоторных самолетов, а на корме дерзко развевался американский флаг, пока волны не скрыли его! Спустя несколько лет я узнал, что этим доблестным пароходом был Seathrush водоизмещением 6900 тонн.

Большую часть следующего дня мы провели, заряжая запасные торпеды, хранившиеся на стеллажах, в пустые торпедные аппараты – нудная и трудная процедура, требующая усилий половины экипажа. Даже те, кто не участвовал в этих работах, все равно не могли отдохнуть, потому что должны были убрать свои спальные места, пропуская 23-футовых (7-метровых) длинных черных «угрей». Когда эта работа была окончена, наши основные усилия сосредоточились на изготовлении небольшого брезентового победного вымпела, символизирующего наш пятый успех.

Мы были так переполнены энтузиазмом и гордостью от нашего успеха, что свободные от вахты члены экипажа, лежа в своих койках, сначала даже не уловили изменения в скорости вращения наших главных моторов. А ведь мы уже начали погоню за нашей следующей жертвой! Большое, тяжеловооруженное торговое судно, хорошо заметное в ярком лунном свете, шло зигзагообразным курсом в общем направлении на юг. Судно это шло без сопровождения, и нам понадобилось несколько тревожных часов, чтобы, сманеврировав, выйти на позицию для стрельбы. К нашей изрядной радости, корабельная трансляция, кликнув, донесла до нас приказ капитан-лейтенанта Лёве стоять по боевому расписанию.

Вскоре мы услышали, как носовые аппараты с шипением выпустили две торпеды, от чего подводная лодка было колыхнулась, но тут же заняла обычное горизонтальное положение. Торпеды неслись к своей цели, отстоящей от лодки на 1200 метров. Затем… вхум! Один из «угрей» угодил судну в корму, отчего оно немедленно потеряло ход. И снова бравые американские артиллеристы оставались на своих боевых постах, пока остальная команда спускала лодки и покидала подбитое судно.

Когда спасательные шлюпки отошли от тонущего судна, Лёве скомандовал всплытие, чтобы оказать помощь спасшимся. Поначалу люди в шлюпках пригнулись и даже легли на дно, полагая, вероятно, что мы откроем по ним огонь из пулеметов. Но когда они увидели, что мы не собираемся причинять им вреда, они привалились к бортам спасательных шлюпок, несколько нервничая, но явно любопытствуя насчет действий «безжалостной германской субмарины».

Мы передали лекарства и часть столь драгоценной для нас питьевой воды раненым людям в спасательных шлюпках. Наш командир, говоривший по-английски, узнал у спасшихся с парохода, что это был совершенно новый Thomas McKean водоизмещением 7400 тонн, делавший свой первый переход из Нью-Йорка в Тринидад. Подобно Seath-rush он нес на палубе около двух дюжин больших самолетов, которые все должны были быть доставлены в советский порт Баку24. Мы все неимоверно обрадовались, что эти бомбардировщики уже никогда не обрушат свой смертоносный груз на наших ребят на Восточном фронте.

Хотя Thomas McKean после попадания торпеды и приобрел значительный крен на левый борт, он упорно отказывался тонуть. Предпочтя не тратить на него еще одну торпеду, командир отдал приказ расчету нашего носового орудия потопить его артиллерийским огнем. Расчет орудия открыл огонь, целясь в ватерлинию, но из-за медленного крена судна все снаряды ложились выше. Потребовалось выпустить 80 снарядов нашего мощного 105-мм орудия, прежде чем объятое пламенем судно перевернулось килем вверх и затонуло. Ранее Лёве был артиллерийским офицером, и он явно был расстроен столь большим расходом снарядов.

Командир позволил всем свободным от вахты членам экипажа подняться на верхнюю палубу и стать свидетелями горькой драмы потопления только что спущенного на воду парохода. По иронии судьбы, это стало для большинства команды единственным зрелищем проделанной ими работы. Картина была довольно эффектной, и кто-то воспользовался случаем сделать снимок горящего судна.

Когда судно окончательно исчезло под водой, несколько бомбардировщиков, сползших с его палубы, еще продолжали держаться на поверхности воды. Лёве сказал, что мы должны убедиться, что все бомбардировщики потоплены, так что он лично открыл по ним огонь из нашей 20-мм зенитной автоматической пушки. Он объяснил это тем, что мы должны уничтожить все свидетельства потопления этого судна, чтобы нас не обнаружили, но мы заподозрили, что руки старого артиллерийского офицера просто скучали по спуску зенитного автомата. Мы, конечно, не стали лишать его этого удовольствия, потому что победа добавила еще один вымпел на наш перископ, а наш дух воспарил к небесам. Как только командир вдоволь настрелялся, мы спустились под палубу и ушли из этого района.

Спустя 50 лет после окончания войны я встретился с одним из спасшихся тогда на спасательных шлюпках с Thomas McKean на собрании ветеранов в Тампе, Флорида. Чарлз Сандерсон был одним из членов экипажа, ответственным за состояние этих двадцати пяти самолетов, отправленных в Советский Союз. Кульминацией этого вечера встречи был момент, когда он опознал себя на одной из фотографий, сделанных нами с палубы подводной лодки. Разумеется, это был молодой Сандерсон, со шляпой на голове и с веслом в руках, сидящий в одной из шлюпок, которым мы передавали помощь. Во время этой встречи не было никакой враждебности между американцами и нами, немцами. Мы уважали их отвагу и доблесть, тогда как они были благодарны за гуманное отношение и помощь выжившим. Естественно, я подарил Чарлзу копию этой фотографии, и с тех пор мы стали друзьями.