Читать книгу "Дитя - Фиона Бартон"

Но тут в ее жизни появилась я, и нам какое-то время пришлось жить с бабушкой и дедушкой. Когда же мы от них уехали, мать решила, что теперь ей надо заняться чем-то более серьезным, а не просто отсиживать где-то с девяти до пяти. Она нашла себе работу в какой-то юридической конторе и пошла учиться на адвоката. Помню, она долгими часами занималась только книгами да судебными документами. У нее даже вся спальня пропиталась этим едким бумажно-чернильным духом. И когда я пыталась спросить у нее что-либо по домашнему заданию или рассказать, как важничал на собрании мистер Лоусон, Джуд всякий раз отвечала, что ей необходимо сосредоточиться. Мол, иначе она может упустить какую-то очень важную мелочь, что помогла бы ей вызволить своего клиента из-за решетки. А потому я возвращалась обратно в свою комнату, к Дэвиду Боуи, и разговаривала с его фото на стене.

Так что мне, в принципе, понравилась эта новая, преобразившаяся Джуд, которая счастливо пела в ванной. Ей вдруг о многом захотелось со мной поделиться, она как будто сделалась даже моложе и живей. И потому я осталась сидеть с ней в заплывшей паром ванной комнате, слушая ее и хихикая, пока у меня не отсырела от влажности одежда, а мать не собралась наконец выбираться из воды.

Я ни разу не произнесла слово «папа», зная, что это сразу погасит ее сияющее настроение. Я решила просто подождать и посмотреть.

Когда объект ее симпатий наконец явился в наш дом, я радушно ему улыбнулась, как и наставляла меня Джуд.

Все утро она нервничала и суетилась. И переодевалась как минимум раза три.

– Ты просто чудесно выглядишь, – говорила я всякий раз, как мать появлялась в комнате в очередном наряде, однако она все равно убегала наверх еще раз переодеться. Меня очень умилило, что по такому случаю она вдела в уши прелестные бирюзовые сережки, которые я купила ей на день рождения из своих карманных денег.

Когда же «профессор Уилл», как Джуд велела мне называть гостя, позвонил к нам в дверь, я даже опасалась, что она сейчас отключится от перевозбуждения.

– Иди, мой птенчик, открывай, – сказала она мне, в последний раз оглядывая себя в зеркале. – И улыбайся!

Мне нравилось, когда она называла меня «птенчиком» – тем уменьшительно-ласкательным прозвищем, что закрепилось за мной с самых малых лет. Когда я стала старше, Джуд категорически отказалась от этого слова, однако оно по-прежнему обладало способностью согревать мне душу.

Не успела я открыть дверь, как Джуд пронеслась мимо меня, выпорхнув к гостю.

– Привет, Уилл! Как же я рада тебя видеть! Вот, Уилл, познакомься с моей деточкой Эммой. Дорогая, это профессор Уилл, мой давний университетский друг.

Уилл одарил меня благосклонной улыбкой и протянул руку:

– Ну, не такая уж и деточка, Джуд. Совсем уже барышня.

Забавно, что порой ярче всего откладывается в памяти. Его ладонь показалась сухой и теплой, по костяшкам моей кисти легонько скользнуло золотое кольцо, сидевшее у него на большом пальце.

Я осмелилась взглянуть на него вблизи, чтобы увидеть, нет ли между нами какого-то родственного сходства. Однако этого не было и близко. Его облик оказался резким и угловатым. Острый нос, острые скулы. Ничего общего с моим пухлым и круглым лицом. Джуд нередко, когда мы с ней бывали наедине, говорила, что я хорошенькая. Но лично я так не считала – как не считаю и теперь. Симпатичными можно считать тех, у кого гладкие блестящие волосы, длинные ресницы, точеные розовые скулы – в общем, как у Джуд. У меня же были вьющиеся темно-каштановые волосы, которые никак было не уложить, и круглое лицо. Я терпеть не могла это свое лицо. Я, помнится, подолгу стояла перед зеркалом, вытягивая себе кожу, точно она была из пластилина, пока не начинали болеть щеки. Джуд говорила, что все девчонки-подростки через это проходят.

Уилл, должно быть, заметил, как я его разглядываю, и улыбнулся. Мать этого не видела, закрывая входную дверь, так что его улыбка осталась между нами, вызвав во мне легкий трепет. Он мог бы стать и моим другом, подумала я тогда. Или папой.

– Как насчет чая? – спросила Джуд, провожая его в гостиную.

– С удовольствием, – отозвался Уилл. – Как у тебя тут замечательно.

Я отправилась в кухню. Помнится, наливая чайник и подыскивая две одинаковые чашки, я задалась вопросом, что это за мужчины носят кольцо на большом пальце.

«Ему, вероятно, где-то около сорока, – подумала я, насыпая заварку в чайник. – Все равно что дедушка в ботинках на высокой платформе». Усмехнувшись такому сравнению, я понесла поднос в гостиную.

Профессор между тем успел скинуть сандалии и сидел по-турецки на софе. Его ступни на диванной обивке казались мягкими и белыми, точно хлеб.

– Поверить не могу, что ты здесь! – разливалась тем временем мать.

«Она сама на себя не похожа. Да и на адвоката тоже», – подумала я и раздраженно грохнула на столик поднос, выплеснув молоко прямо на сахар.

– Извините, – произнесла я без всякой искренности в голосе.

Джуд явно разозлилась, но Уилл дернулся вперед, едва не кувыркнувшись со своей позы гуру, чтобы помочь удержать стол в равновесии.

– Ничего страшного, – сказал профессор. – Просто перед употреблением смешали.

И они с Джуд рассмеялись.

Шутки его я не догнала, но, когда мать принялась вытирать то, что пролилось, Уилл мне быстро подмигнул.

15

Понедельник, 26 марта 2012 года

Джуд

Джуд взяла с сушилки тарелку, чтобы положить тост, и, увидев приставшие к ней следы чечевицы, сразу бросила в раковину.

Дочь вчера почти что не притронулась к еде. Обычно это было ее любимое блюдо – еще в давние времена, когда Эмме было лет восемь или девять и они только вселились в арендованный викторианский особняк на Говард-стрит. Конец семидесятых выдался для Джуд очень нелегкой порой: она пыталась продвинуться по своей новой карьерной лестнице, одновременно ухаживая за маленькой дочкой, – однако плата за жилье оказалась небольшой из-за его неудачного расположения. А Эмме, судя по всему, было не слишком важно, где жить. Она, в общем-то, всегда существовала в каком-то своем маленьком мире.

Закрыв глаза, Джуд почти физически ощутила тот запах, что царил в их доме на Говард-стрит, – этот вездесущий запах сырой штукатурки в сочетании с ее любимыми духами. Царскими хоромами то жилье, конечно, было не назвать, однако у него имелся свой особый стиль. В доме при входе был широкий холл, выложенный черно-белой потрескавшейся плиткой. «Это не старье, а антиквариат», – объяснила Джуд своей матери, когда та презрительно отворотила нос. А вот Уиллу это как раз сразу понравилось.

– Ох, Эмма, Эмма, – вслух сказала Джуд, гремя в шкафчике посудой в поисках другой тарелки. – И что тебе никак все не забыть! Ведь ты ж сама так рьяно настраивала против себя Уилла!

Джуд не собиралась рассказывать дочери все подробности их телефонного разговора, что случился точно гром среди ясного неба. Она сразу же узнала голос Уилла, хотя с тех пор, как слышала его последний раз, прошло уже больше десяти лет. Еще в 1992-м он сложил вещи и ушел, хлопнув дверью, бросив через плечо, что позвонит, когда Джуд успокоится. Но она понимала, что этого не будет. Слишком уж далеко зашла их ссора.