Читать книгу "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини"

Шпеер,[89] «в то время еще очень популярный» архитектор (по словам итальянского посла Аттолико), решил перестроить Берлин по новому плану так, чтобы центральная магистраль, пересекающая город с севера на юг, начиналась от гигантского вокзала, проходила под новой триумфальной аркой (Бранденбургские ворота) и упиралась в Куппелъмалле (Народный дом), здание с куполом, превосходящим по размеру купол собора Святого Петра в Риме. «Это последнее здание подчиненные Шпееру архитекторы намеревались увенчать изображением орла, который держал бы в когтях земной шар». «Предусматривалось также сооружение круглой площади с фонтанами в версальском стиле, которая должна была затмить Площадь звезды на Елисейских Полях в Париже» (посол Андре Франсуа-Понсе). Для реализации этих грандиозных замыслов Шпееру не хватило времени. Рядом с Национальной библиотекой, где предполагалось разбить Круглую площадь (Рунде-плац), в 1938 году успели начать строительство только одного здания — немецкого Дома туризма. Его руины исчезнут после войны. Новым Бранденбургским воротам и Куппелъхалле (в 1943 году новый рейхстаг еще не существовал), строительству которых придавалось даже большее значение, чем сооружению немецкой Площади звезды, так и не суждено было стать мишенью для английских бомбардировщиков — они существовали только в виде макетов. В ходе реконструкции города колонна Победы, воздвигнутая в 1870 году, была перенесена в 1938 году с площади Республики на площадь Большой звезды (Гроссер штерн). Шпеер также взялся за расширение оси «восток — запад». По его распоряжению срубили знаменитые липы на Унтер ден Линден и повсюду воздвигли мраморные колонны, украшенные, в соответствии с милитаристическими вкусами той эпохи, орлами, знаменами и национал-социалистскими эмблемами. Вместо лип посадили молодые деревья, которые к моменту падения города были едва видны. Шпеер также расширил Шарлоттенбургское шоссе (ныне — улица 17 июня) и установил вдоль всей оси «восток — запад» мощные уличные фонари, «намереваясь, как он говорил, превратить столицу в «город света», будущие высотные здания которого станут «маяком» для евразийского континента, покоренного свастикой». Гитлер, как и Шпеер, хотя и мечтал о войне, даже представить себе не мог затемнений, бомбардировок Берлина, а тем более поражения.

Берлинер рундфунк, радио «Берлин»

Берлинцам, хотя им и так хватало зеленых насаждений, отнюдь не понравилось, что их липы срубили и заменили лесом мраморных колонн, декорированных навязчивыми символами нацистского режима. Один французский фотограф заметил (в 1938 году), «что невозможно сделать снимок в центре Берлина так, чтобы в кадр не попали многочисленные красные знамена со свастикой, орлы, различные аббревиатуры и форменные мундиры». Люди и камни, дома и площади — всё было отмечено каленым клеймом национал-социализма. По берлинскому радио непрерывно транслировались политизированные передачи в преувеличенно торжественном тоне, план которых утверждался лично Геббельсом. Только музыка, которая передавалась очень часто и была хорошей, но ограничивалась исключительно «арийскими» мелодиями, привносила в радиовещание немного культуры. Но могли ли пиво, шнапс, музыка и коллективные манифестации полностью удовлетворить запросы берлинцев — представителей средних слоев и рабочих?

Помимо пивных, маленьких магазинчиков, ремесленных мастерских, что осталось от Берлина, каким он был до 1933 года? Спектакли запрещались цензурой, газеты закрывались, а вездесущее радио осуществляло подлинную промывку мозгов. Традиционная Германия быстро исчезала. Карикатура и кино — два вида искусства, характерные для двадцатого столетия, в Германии выродились, их теперь отличали грубость и крайнее упрощенчество. К 1938 году, за какие-нибудь пять лет, берлинцы перешли от предельной независимости духа к тяжеловесному конформизму. Много было тех, кто сознательно обрек себя, если можно так выразиться, на «побег в будущее», решив, что лучше принимать участие в зрелищных манифестациях режима, подчиняться прусской дисциплине и обращать себе на пользу «величие нации и ее праздники», играя в навязанную тебе игру, нежели оставаться в одиночестве, избрав путь «внутренней эмиграции».

Быть евреем в Берлине

Именно в Нюрнберге были подготовлены, по случаю дискуссии о расовых вопросах, законы, которые лишали евреев рейха всех их прав — «с целью сохранения чистоты немецкой крови и обеспечения вечного существования германской нации». Гитлер еще никогда не заходил так далеко в практической реализации своей программы. Война против евреев, контуры которой были намечены штурмовиками, в тот период так и не началась открыто и официально, хотя после пожара рейхстага Геббельс уже контролировал все средства массовой информации. Гитлер тогда еще чувствовал себя не вполне уверенно. Он хотел прежде всего уничтожить коммунистов и левых. Большая «влажная чистка» — «Ночь длинных ножей» — не особенно встревожила евреев столицы; скорее, она их даже успокоила. Но евреи сознавали, что являются в глазах немцев неполноценными гражданами, и часть из них (самые богатые) эмигрировала, а другая часть (бедные, которых было большинство) осталась, надеясь на то, что буря обойдет их стороной и что Гитлер будет вынужден отступиться от того, что они называли «демагогическим фанатизмом». Думать так значило не понимать фундаментального элемента гитлеровской мысли. Фюрер собирался развязать тотальную войну против евреев для того, чтобы, опираясь на «универсальный антисемитизм», скорее достичь своей конечной цели: завоевания мира. Это была центральная ось его политики, безумный план, имевший свою логику, отступить от которой он не мог. Немецкие евреи (его заложники) интересовали его в меньшей степени, чем те евреи, что заправляли делами на Уолл-стрит, в Сити и через посредство финансовой системы держали под контролем «капиталистический универсум». Его речи и работы о еврейской «плутократии» со временем непременно должны были воплотиться в действия. И если международная и немецкая буржуазия будет этим шокирована, если интеллектуалы начнут возмущаться, что с того? Их возмущение все равно не выльется в активную реакцию. Государства Израиль пока не существует. Обширная еврейская диаспора еще недостаточно организованна, недостаточно едина, чтобы действовать. Фюрер вполне отдает себе в этом отчет. Чтобы отсрочить момент мобилизации враждебных ему сил, которого он боится, до тех пор, пока не произойдет непосредственное и неизбежное столкновение нацистской Германии с Америкой Рузвельта, необходимо продвигаться вперед постепенно, до поры скрывая свои истинные конечные цели от немецкой и мировой общественности.

Вернувшись в Берлин из Нюрнберга,[90] Гитлер запрещает браки между евреями и немцами и объявляет недействительными все браки такого рода, заключенные в прошлом; всех евреев увольняют с их должностей в государственных учреждениях, банках и на Берлинской бирже. Отныне они не имеют права быть экономистами, частными советниками, адвокатами, врачами и даже работать домашней прислугой у немцев, если только возраст их хозяев не превышает сорока пяти лет. Немецкие знамена больше не имеют к ним никакого отношения, они обязаны пришивать спереди к своей одежде желтую шестиконечную звезду. Их магазины впредь должны быть отмечены особыми «иудейскими» флажками, их квартиры будут конфискованы. Им уже нельзя останавливаться в отелях, посещать рестораны, а в театрах и кинозалах они могут появляться только в определенные часы. Пятьсот тысяч немецких евреев внезапно лишаются права водить машину. Им не разрешается торговать золотом и драгоценными камнями, выставлять какие бы то ни было товары в витринах. Их книги и статьи больше не будут печатать, их музыку запрещено играть — даже дома или в синагогах. Если они захотят уехать, они могут это сделать, но им дозволяется вывезти из страны только 5 % своего имущества. Если останутся, то будут вынуждены содействовать унижению собственной нации и ждать, когда их заставят жить в пределах специальных гетто.