Читать книгу "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини"

«Особенный день»

12 марта 1938 года Гитлер оккупировал Австрию. Муссолини, который 25 июля 1934 года, когда был убит Дольфус[85] (жена и дети покойного Дольфуса до сих пор жили в доме дуче в Риччионе), бросил свою армию на Бреннер и призвал западные державы к войне против Германии, на этот раз предпочел не вмешиваться.

Именно Муссолини, после упомянутой упущенной возможности, по согласованию с Канарисом вовлек немцев в гражданскую войну в Испании.[86] Он одерживал трудные победы в Эфиопии, но фон Бломберг, заклятый враг итальянцев, предрекал их неминуемое поражение в этой стране. Однако теперь фон Бломберга нет, и Гитлер может вернуться к своим давним мечтам. А пока фюрер приезжает в Рим, чтобы отметить там свой апофеоз. На следующий день, уже в Неаполе, он с удивлением наблюдает за умелыми маневрами двухсот пяти кораблей итальянского военного флота. Девяносто подводных лодок одновременно показываются на поверхности моря. Это зрелище производит сильное впечатление на бывшего ефрейтора, а ныне фактически главнокомандующего немецкой армией (через посредство Кейтеля).

По мнению Гитлера, обманутого обманщика, если Германия обладает всеми преимуществами на суше, то Италия удерживает первенство на море. Он ненавидит эту страну неарийцев, но пока верит лично Муссолини, основоположнику фасций и фашизма. Фюрер не перестает оказывать дуче знаки внимания: почему бы и не польстить итальянцу, тем более что он может еще пригодиться. Вскоре, на Мюнхенской конференции, Муссолини, который свободно говорит на четырех языках, в полной мере докажет, что способен подчинить своему влиянию и Даладье, и Чемберлена. К сожалению, эта его способность не распространяется на человека, которого он ненавидит больше, чем всех других, — на Гитлера. Суть дипломатии западных держав в ту эпоху сводилась к тому, чтобы привлечь на свою сторону дуче, несмотря на намерение последнего захватить Тунис, Савойю, Корсику, Джибути (земли, названия которых уже скандировали итальянские фашисты). После отставки враждебного Муссолини фон Нейрата вес Италии в международной игре должен был сразу же увеличиться, особенно если Гитлер (чего мы никогда с точностью не узнаем) уже в то время начал всерьез думать о войне со Сталиным. Муссолини предусмотрительно заявил, что его армия будет готова к войне только в 1942 году! Он не разделял животного антисемитизма Гитлера и с раздражением отнесся к известию о вступлении немцев в Прагу 15 марта 1939 года. Однако союзники не сумели воспользоваться этим его недовольством. Муссолини, которого Гитлер столь явно оттеснил на вторую роль, напал на Албанию, потом подписал «Стальной пакт». Дуче прекрасно умел обеспечивать свою выгоду, вмешиваясь в события лишь в последний момент.

Свидетели церемонии на Цеппелиновых полях

В сентябре 1938 года, в течение восьми дней и восьми ночей, американский журналист Ширер наблюдал за самым колоссальным и угрожающим скоплением народа, которое ему довелось видеть в своей жизни, — на Цеппелиновых полях, в Нюрнберге,[87] под яркими пучками света, которые отбрасывали в небо прожекторы, изготовленные на заводе Клейга в Берлине. Американец описал тогда «этот странный ночной церемониал гитлеровской литургии, разворачивавшийся на фоне двадцати тысяч знамен, которые колыхались в ирреальном свете подобно деревьям фантастического леса». От его внимания не укрылись и «простые люди, в сомкнутых рядах, с выброшенными вперед руками, которые, собственно, и сделали нацизм возможным, отвергнув свои души и ум, свое чувство ответственности, свои личные проблемы, чтобы слиться в нерасторжимое целое». Свидетелем этого «алхимического» процесса был и итальянский журналист Индро Монтанелли; позже он расскажет о «потоке раскаленной людской лавы», который ему совсем не понравился.[88] Посол Франции отметит, что «город Священной Римской империи, в котором еще витает дух Вагнера, стал местом, где все размышления и чувства соединяются в культе памяти о прошлом и великих амбициозных планов на будущее». Эдда Чиано, дочь дуче и жена человека, который был его правой рукой, позже признается в том, что вид нюрнбергских толп внушал ей одновременно «тревогу и энтузиазм». Через некоторое время тревога возросла и как-то вытеснила энтузиазм. Бенуа-Мешен тоже вспомнит, как принимал участие в нюрнбергском «мистическом действе, достаточно мощном, чтобы восторжествовать над всеми индивидуальными чувствами и влить их в горнило новой веры». Его, папского легата, отталкивал «очевидный неоязыческий характер этой варварской церемонии».

Строительство столицы мира

Эти умеренно негативные оценки, а также полное отсутствие какой-либо реакции со стороны мировой общественности показали «варварской клике» (Шахт), что она может безнаказанно готовиться к войне. Французский Народный фронт напрасно пытался мобилизовать на борьбу с нацизмом своих соотечественников, занятых собственными проблемами; Великобритания бездействовала, завороженная ужасом перед большевизмом. В конце концов англичане стали воспринимать Гитлера как своего естественного союзника в противостоянии с красными. Соединенные Штаты только начали оправляться от экономического кризиса; в СССР шли свои чистки. Воспользовавшись благоприятным моментом, фюрер решает приступить к осуществлению своей антисемитской программы, умалчивая до поры до времени о ее истинном размахе. Он пока не раскрывает свои военные проекты, не желая оттолкнуть от себя французов и особенно англичан. Однако, прежде чем переходить к террору, он хочет подарить берлинцам новую столицу, которой они смогут гордиться. Времена штурмовых бригад и их методов, которые слишком бросались в глаза, миновали. Настала пора стереть с лица города черты, слишком четко ассоциирующиеся с тогдашними событиями. В апреле 1933 года CA и государственная полиция (Schutzpolizei) «совершили набег» на Шарлоттенбург. В ночь пожара рейхстага они устроили «импровизированный» концентрационный лагерь в подвалах казармы на Генерал-Папе-штрассе и убивали там функционеров социал-демократической партии (например, Артура Миллера), а также коммунистов. Многие берлинцы были напуганы грабежами, преследованиями, убийствами, которые осуществляли люди Рема в ту «кровавую весну». Они еще помнят временный лагерь CA в Ораниенбурге, в здании старого пивоваренного завода, и жуткие крики, доносившиеся с той улицы, которая, что было слишком очевидно, превратилась в арену для жестоких расправ.