Читать книгу "История Японии. Между Китаем и Тихим океаном - Даниель Елисеефф"

Однако двумя поколениями позже даже эта простая идея Синрана казалась слишком сложной. Потому ли, что смерть могла прийти в любой момент, от природных ли бедствий или от руки человека? Это несомненно был один из самых мрачных периодов японской истории, во всяком случае по ощущению большой части современников.

Некоторые сегодня говорят о коллективном депрессивном состоянии. Никогда художники и скульпторы архипелага не создавали столько произведений, ценимых ныне во всем мире, — может быть, просто потому, что они изображали, не боясь преувеличений и с восхитительной виртуозностью ваятелей, страх в чистом виде. Страх за тело, единственное достоверное будущее для которого — стать пищей червям, если только его побыстрее не сожгут по буддийскому обычаю; страх боли в этой жизни; страх переродиться в образе животного, или чудовища, или растения и даже минерала; страх перед завтрашним днем — паническая боязнь перемен и самой непостижимой из всех, то есть обыкновенной смерти.

В XIII в. монастырских художников обуревали одновременно тревожные видения и желание предупредить современников, предостеречь их. Общины заказывали им иллюстрации к представлениям буддизма «шести путей» — шести путей Добра и шести путей Зла, среди которых существует одна узкая тропа, куда может вступить лишь мудрец, внимательный ко всем опасностям и способный не споткнуться. Художники в монастырских мастерских изображали ее в виде тонкой белой нити, оставляя незакрашенное место между страшными темно-синими волнами и ярко-алыми языками бушующего пламени. В особо важных случаях священники показывали эти свитки верующим, как и картины, с жестокой тщательностью изображающие мучения, которые ждут злых людей в аду. И страх еще усиливал страх. Только портреты — скульптурные или живописные — святых монахов, всю жизнь направлявших современников, могли умиротворять души; большие монастыри вешали их, как ковры, на стены своих зданий.

В середине века отчаяние достигло максимума. Нитирэн (1222–1282), один из главных возмутителей спокойствия того времени, основатель «Школы сутры Лотоса» (Хоккэсю), уверял, что не надо делать ничего, кроме как положиться на особого Будду, Будду Вайрочану, «Сияющего», который так почитался в эпоху Нара и царит над мириадами миров, — ведь настоящее уже завершилось, и настал упадок. И Нитирэн клеймил великих мира сего, разрушавших на его глазах извечную Японию. Фигура спорная — он едва не кончил свои дни по приговору за уголовное преступление, — он впервые воплотил нечто вроде японского сопротивления как вседозволенности придворных, так и сомнительной активности карьеристов-буси: Дзэн, недавно привезенный из Китая, который они все чаще практиковали, пропитывал своих адептов новой китайской, а значит, иноземной культурой. Эти патриотические порывы и объясняют длительный успех Нитирэна и его доктрины, впрочем, хорошо приспособленной к менталитету людей действия.

Нитирэн

Странным человеком был этот Нитирэн, чьи поучения, из-за своей простоты обманчиво кажущиеся пустой болтовней, так много сказали японцам и даже верующим всего мира уже во второй половине XX в.

Сын рыбака, он избежал жизни в нищете, удела ему подобных, благодаря монахам храма Киёмидзу в Киото — они приняли его в послушники, а потом, когда ему исполнилось шестнадцать, и в монахи.

Для него началась жизнь счастливых странствий, фактически духовного ученичества: следуя традиции, он стал ходить от одного монастыря к другому. Но ни одно учение — особенно амидаистов, но также и сторонников Дзэн — его не удовлетворило, так что в конечном счете он создал собственную систему верований и взглядов. До поры ничто не шокировало ревнителей буддийской традиции, кроме того, что Нитирэн захотел (с 1253 г.) учить своей доктрине в родном храме, Киёмидзудэра, который в принципе посвящал себе исключительно изучению уже очень старой и прочно укоренившейся в Японии доктрины «Террасы Неба» (Тэндай). Тут не только добрые монахи нахмурились, но и местный сеньор рассердился и в конечном счете велел изгнать самозванца.

Поэтому Нитирэн бежал и нашел пристанище далеко оттуда, в Восточной Японии (Канто), в Камакуре. Впервые в истории буддизма он разработал откровенно сектантскую и нетерпимую доктрину, противопоставляющую ортодоксию и ересь; в качестве единственного источника он взял «Лотосовую сутру» и обвинил остальные направления во всех прегрешениях, призывая народ наказать их и возлагая на них ответственность за бесчисленные беды Японии.

В 1261 г. здешний сеньор, как несколько лет назад сеньор Киото, отправил его проповедовать в другое место, в данном случае на полуостров Идзу — место сравнительно близкое, с удивительно красивой природой, однако нечто вроде культурной пустыни, где жили только дикие крестьяне и рыбаки. Нитирэн вернулся в общество, из которого был родом. Тем не менее остался там он ненадолго — всего на два года — и, возвратившись в Камакуру, с новой силой обрушил свои проклятья на традиционные буддийские школы, обвиняя их в сговоре с монголами, близкое вторжение которых он предрекал; однако надо признать, что здесь события подтвердят его правоту.

Ярость его речей и разжигание ненависти политические власти Камакуры сочли настолько опасными, что Нитирэн вскоре был арестован и приговорен к смерти за подрывную деятельность; этой участи он в 1271 г. избежал только чудом, и ему смягчили наказание, выслав на остров Садо, ставший с тех пор в Японии местом ссылки. Он оставался там три года, до 1273 г., после чего завершил жизнь на территории современной префектуры Яманаси и умер в 1282 г., находясь по обыкновению в пути. Если бы не бесспорный успех у простонародья, образованных монахов, чьим чаяниям и разочарованиям он сумел дать выход, и даже не ненависть со стороны всевозможных властей, Нитирэн несомненно, как и прочие, растворился бы в смутной массе призраков прошлого. Но он сумел стать олицетворением японского народного патриотизма в противовес интернационализму интеллектуалов; прежде всего надо отметить, что в последние десятилетия XX в. его идеи вдохновляли одно из светских движений, проявлявших в послевоенной Японии особенно бурную активность, — «Сока Гаккай». Это «Общество по воспитанию на основе творческих ценностей», основанное в 1930 г., а потом, в 1945 г., реорганизованное, сегодня (с 1989 г.) отмежевалось от Нитирэна, но тем не менее практикует активный прозелитизм как в Японии, так и за рубежом.

Монгольская угроза

Отчаяние, столь постоянно выражавшееся в XIII в., может удивить — ведь регенты Ходзё изо всех сил добивались мира в провинциях. Так, в 1232 г. они издали свод законов — т. н. свод законов эры Дзёэй, определявший основы хорошего поведения служащих (гокэнин), которым предлагалось вписываться в систему вертикального подчинения и строго ограничиваться правилами, некогда установленными в сёэн.

Надо полагать, этот текст во многом остался мертвой буквой; во всяком случае, он мог разрешать сложные ситуации только на этом свете, но не на том. Поколением позже Иппэн (1239–1289) проповедовал с 1276 г. учение школы «Мгновения» (Дзисю). Достаточно, — говорил он, — «на мгновение» позвать Амиду во время великого перехода, чтобы тот оказал милосердие. Таким образом, чувство страха по-прежнему терзало самых обездоленных. Правда, реальность часто способствовала ожиданию худшего: свою лепту в это попытались внести и монголы.