Читать книгу "Опасный лаборант - Юрий Гаврюченков"

Сухая птичья лапка уцепилась за косяк. Подтянувшись так, что дверная рама дрогнула, из сарая выпрыгнул местный житель. Казаков оторопел, встал как вкопанный, Рощина отпрянула, а Денис, заслоняя её, шагнул навстречу монстру. Разом вспотевшие ладони стиснули лямки рюкзака.

Обитатель бывшего технического ангара мог напугать кого угодно, он это знал и оттого испытывал удовлетворение. Ухватившись за наличник другой, здоровой, рукой, появился в проёме целиком, дёрнул головой, издал тонкий птичий звук.

– Оно разговаривает, – молвил Казаков.

Человек был чудовищно травмирован. Настолько, что сразу не определить, молод он или стар. Только приглядевшись к уцелевшей половине лица, можно было понять, что мужчине лет тридцать-сорок. Уродство было невообразимым. Научные сотрудники не представляли, как можно поправиться и вообще выжить после такой травмы.

Денису пришёл на ум леденцовый человечек, которого взяли и обсосали с левой стороны. Мужчину тоже что-то изъело до такой степени, что сточило кости, но потом они обросли кожей, и частично восстановилась мышечная ткань. Повреждённая сторона головы была гладкой, безухой, розовой, изрядно покрытой пигментными пятнами. Левое веко закрывало пустую глазницу, а сбоку затянулось новой кожей, словно карандашный портрет грубо стёрли резинкой и дорисовали бездарную абстракцию. Угол рта отвис в скорбном оскале. Застиранная, покрытая латками сиреневая рубашка прятала другие повреждения, но изъеденная шея и левое запястье показывали, что тело было травмировано и ниже.

Мужчина дёрнул головой, проскрипел пронзительным голосом то ли вопросительно, то ли приветственно.

«Голосовые связки повреждены? – Денис непроизвольно напрягся. – Как с таким демоном разговаривать? Да фиг с ним, всё равно не поймём, что он там лопочет».

– Мы туристы, – как можно доброжелательнее сказал он. – Доброго дня!

– Вы с ним по-русски, – прошипела сзади Арина.

– Да пофиг, – беззаботно ответил Денис. – Этот чёрт по-английски не понимает. С ним надо как с собакой. Ему что ни говори, оно на интонацию будет ориентироваться.

– Ну, вы циник, – вздохнул Казаков.

Обитатель мусорного ангара выставил за порог намертво подогнутую в колене левую ногу. Истончённая босая ступня зарылась в песок. Вышагнул и поковылял навстречу туристам. На брезентовом поясе в ножнах болтался широкий шкерочный нож. Рубаха и штаны были покрыты пятнами и разводами, а дух шибал такой, что научные сотрудники попятились. Денис тоже, обуреваемый смешанными чувствами брезгливости и страха, то ли чтоб не замараться о грязную одежду, то ли чтобы не заразиться неведомой хворью и самому не превратиться в чудовище.

– Не, – сказал он, – хорош! Дальше не надо. Стоп. Ю андэстен ми?

– Что-то он не андэстен, – сказал Казаков.

– Сейчас будет андэстен, – заверил Денис, вспоминая последний год службы. – Стой, раз-два!

При звуках командного голоса существо умерило порыв знакомиться поближе. На лице калеки последовательно отразилась череда эмоций – покорность, недоумение и обида. Островитянин замер, расставил пошире ноги, проклекотал что-то на своём непонятном языке.

– Сейчас я с ним поговорю, – выступил вперёд Казаков. – Уважаемый, вы так не серчайте. Мы вас не тронем и ничего у вас не возьмём. Мы на мыс идём, бишу смотреть, бишу до мар, понимаете? Бишу?

Слова учёного проняли калеку до глубины души. Здоровой рукой он ударил себя в грудь, взвизгнул, указал на них и выпалил экспрессивную фразу, брызгая слюнями из кривящегося в пылу рта.

– Идём отсюда, – быстро сказал Муромцев.

Он взял Арину под локоть, ухватил Казакова за рукав и бесцеремонно потащил прочь от ангара.

– Стой, где стоишь! – рявкнул он разбушевавшемуся туземцу, который что-то доказывал, жестикулируя здоровой рукой.

Оба здоровенных водолаза общей массой превосходили калеку раза в три. Увечный смекнул, что злой парень с ним шутить не будет, и прикусил язык.

– Колченогий обсос! – не мог уняться лаборант.

Обогнули по тропинке лоскутный ангар. За ним приютилась огромная мусорная куча, наполненная морскими очистками. Дневной бриз дул в сторону близкого африканского берега, снося изысканное благоухание помойки. Это не мешало отличить пёстрый букет гниющих очистков от долетающего из сарая резковатого амбре сушёного улова.

Научные сотрудники не возражали и покорно следовали за решительным лаборантом.

– Почему он так взбеленился? – Казаков оглянулся на сарай, словно искал возможность послать луч оправдания.

– Вы его трижды педиком назвали. Простите, Арина Дмитриевна.

– Ничего, – сказала Рощина.

– Из них один раз морским педиком, – уточнил Денис. – Он, наверное, очень обиделся.

– Когда это я успел? Я всего лишь хотел посмотреть на амфибий. Их так называл Кака.

Муромцев объяснил разницу.

– Вы португальский знаете?

– Знаю самое важное.

– Может быть, пойти извиниться?

– Лучше не надо, Виктор Николаевич. Только хуже будет. Он вас не поймёт и решит, что вы опять пришли над ним глумиться, а у него нож на поясе. Легко дойдёт до драки.

– Можно попробовать объяснить ему, что я не имел в виду ничего плохого…

Начался подъём. Впереди вздымалась короткая пустошь, поросшая чахлой жёлтой травой. Поле обрывалось в пустоту. Дальше было только небо. Земля на острове кончилась.

– Лучше не надо, – повторил Денис. – Калека решит, что вы вернулись над ним издеваться, а «педик» это даже у здешних обезьян оскорбление.

– Денис, Денис, как вы нетолерантны, – иронично укорила Рощина и взяла Муромцева под локоть, взбираясь по склону.

Они взошли на мыс, и грудь наполнил морской ветер. Он разогнал мерзость разложения помойного сарая, выдул из одежды рыбный запах кустарных заготовок, прогнал из головы образ калечного промысловика. Гигантская отмель, с которой отступала вода, расстилалась перед учёными. Чайки носились над литоралью, издавали призывные крики, выхватывали всяческую мелюзгу. Сверкала на солнце рябь, блестели лужицы и протоки, по которым отступала вода, били хвостами мириады существ, поднимая облако брызг, в котором рождалась радуга.

– Нерестилище, – сказал Казаков.

– Оно прекрасно, – вздохнула Рощина.

Денис стоял, заворожено глядя на сияющую до рези в глазах равнину. Если в открытом море он видел вокруг себя лишь волны до горизонта, то здесь, с раскинувшейся под ногами огромной, но всё же ограниченной равниной, в душу закрадывалось неизведанное ранее чувство. Оно не появлялось в северных экспедициях, на борту траулера или на льду, в суровых и скудных условиях. Это чувство показалось Денису родственным грязному сараю с его омерзительным обитателем. Но это чувство было свойством тропического острова. Оно, как интуитивно принял Денис и только затем сформулировал, было частью души каждого встреченного им португальца.