Читать книгу "Амстердам - Иэн Макьюэн"

Директор-распорядитель стал союзником, анонсы и рекламные тексты были написаны, тираж увеличивался, немое, хотя и недоброжелательное возбуждение расползалось по редакции, и нужда во встречах с Фрэнком отпала. Однако Вернон желал отблагодарить его за преданность и подумывал о том, чтобы посадить его на место Леттис — заведующим отделом очерков. Нерасторопность в истории с сиамскими близнецами поставила ее пребывание в должности под вопрос. Шахматным приложением она подписала себе смертный приговор.

И вот сегодня, утром четверга, за день до публикации, Вернон и его помощник поднимались на четвертый этаж в древнем лифте, судя по всему страдавшем падучей. Вернон чувствовал себя как в старые дни перед генеральной репетицией студенческого спектакля: потные ладони, замирание в брюхе, учащенный стул. Прежде чем закончится утреннее совещание, все старшие сотрудники, ведущие журналисты и немало людей кроме них увидят фотографии. Первый выпуск отправлялся в печать в 5.15, но лишь в 9.30, к последнему выпуску, Гармони, его платье и томный взгляд яростно завертятся на стальных валах новой типографии в Кройдоне. Идея состояла в том, чтобы соперники не успели дать конкурирующий материал в своих поздних выпусках. Фургоны с тиражом выедут в 11.00. И тогда путь к отступлению будет отрезан.

— Вы видели прессу, — сказал Вернон.

— Полное блаженство.

Сегодня все газеты, и полноформатные, и прочие, вынуждены были дать родственные материалы. В каждом заголовке, в каждом суетливо расследованном аспекте истории читалась зависть и неохота. В «Телеграфе» психолог напыщенно теоретизировал о склонности наряжаться в одежду противоположного пола, а «Гардиан» отдала целый разворот — с большой фотографией Эдгара Гувера[20] в коротком нарядном платье — глумливой статье о трансвеститах в общественной жизни. Ни одна из этих газет не нашла в себе сил упомянуть «Джадж». «Миррор» и «Сан» подстерегали Гармони на его ферме в Уилтшире. Обе газеты напечатали похожие зернистые фотографии, снятые телеобъективом: министр иностранных дел с сыном исчезают в темном проеме амбара. Огромные двери распахнуты, свет лежит на плечах Гармони, руки уже поглотила тьма — еще мгновение, и человек канет в безвестность.

Между вторым и третьим этажами Фрэнк нажал кнопку «стоп», и с жутким толчком, от которого у Вернона захолонуло сердце, лифт остановился. Вычурная, из красного дерева с медью, кабина, скрипя, колебалась над шахтой. Раза два они уже устраивали такие совещания на лету. Главный редактор счел необходимым скрыть свой ужас и сохранять невозмутимость.

— Коротко, — сказал Фрэнк. — На совещании Макдональд произнесет небольшую речь. Невнятно — об их неправоте, но и невнятно — что вас прощает. Тем не менее горячо поздравляю, и, раз мы решили идти до конца, будем заодно.

— Прекрасно, — сказал Вернон. Изысканное наслаждение — послушать, как извиняется заместитель, делая вид, что не извиняется.

— Дело в том, что, возможно, ему будут подпевать, возможны даже аплодисменты, такого рода вещи. Если вы не против, я посижу в уголке, не буду раскрывать карты на этом этапе.

У Вернона что-то слабо, коротко шевельнулось внутри, будто дернулся рефлекторно какой-то спавший дотоле мускул. Любопытство пополам с недоверием; но предпринимать что-либо было поздно, и поэтому он сказал:

— Разумеется. Вы нужны мне на своем месте. Следующие несколько дней могут оказаться решающими.

Фрэнк нажал кнопку, никакого эффекта. Потом кабина провалилась на несколько сантиметров и рванула вверх. Джин, как всегда, сидела за раздвижной дверью с ворохом писем, факсов, распоряжений.

— Они ждут вас в шестой комнате.

Первая встреча была с менеджером по рекламе и его группой, считавшими, что настал момент поднять расценки. Вернон был склонен воздержаться. Пока они мчались по коридору — с красным ковром, как в снах, — он заметил, что Фрэнк отвалил в сторону, зато тут же присоединились двое макетчиков. Просили обрезать фото на первой полосе, чтобы дать врез подлиннее, но Вернон уже решил, какой макет ему требуется. Из своей кельи размером с буфет выскочил редактор некрологов Манни Скелтон и сунул в руку проходящего Вернона несколько машинописных страниц. Этот материал заказали на случай, если Гармони наложит на себя руки. К группе присоединился редактор отдела писем — хотел переговорить до начала совещания. Он ожидал потока писем и пытался выбить себе полосу. Шагая к комнате шесть, Вернон снова был самим собой, великодушным, милостивым, безжалостным и праведным. Там, где другой ощущал бы бремя на своих плечах, он ощущал полномочную легкость, даже лучистость, он лучился компетентностью и благополучием, ибо его уверенные руки готовы были вырезать рак из государственного тела — этот образ он намеревался использовать в передовице сразу после отставки Гармони. Лицемерие будет разоблачено, страна не уйдет из Европы, смертная казнь и воинская повинность так и останутся мечтой полоумных, социальное обеспечение в той или иной форме сохранится, у окружающей среды не отнимут будущее, и Вернону хотелось запеть.

Он не запел, но следующие два часа прошли с искрометностью оперетты, где все арии были его, а смешанный подвижный хор и восхвалял его, и гармонически следовал его мыслям. Потом пробило одиннадцать, и в кабинет Вернона на утреннее совещание набилось невиданное количество народу. Редакторы отделов со своими заместителями и помощниками, журналисты теснились на стульях, подпирали спинами каждый сантиметр стен, обсели все подоконники и радиаторы. Те, кто не смог втиснуться в комнату, сгрудились в открытых дверях. Когда главный редактор добрался до своего кресла, разговоры смолкли. Он начал, как всегда, театрально, без предисловий, по заведенному распорядку: обзор предыдущего номера, затем — по списку. Сегодня, конечно, посягательств на первую полосу не будет. Вернон сделал лишь одну уступку: сменил обычный порядок, так что внутренние новости и политика пойдут последними. Спортивный редактор давал статью об обстановке на Олимпийских играх в Атланте и элегию о состоянии английских пар в настольном теннисе. Литературный редактор, прежде никогда не успевавший на утреннее совещание, сонно пересказал роман о еде, настолько претенциозный, что Вернон был вынужден оборвать его. По отделу искусств был кризис финансирования, а Леттис О’Хара наконец собралась дать очерк о медицинском скандале в Голландии и, в пандан к главной сенсации, очерк о том, как промышленное загрязнение среды превращает рыб-самцов в самок.

Когда заговорил редактор международного отдела, аудитория сосредоточилась. Предстоит встреча европейских министров иностранных дел, и Гармони в ней участвует, если не подает сейчас в отставку. Последнее допущение вызвало взволнованный шепоток. Вернон выпустил редактора отдела политики Харви Строу, который набросал историю политических отставок. В последнее время их было немного — это явно умирающее искусство. Премьер-министр, известный крепостью дружеских привязанностей и слабостью политического чутья, вероятно, будет отстаивать Гармони, пока его самого не выставят. Это продлит скандал, что «Джаджу» на руку.