Читать книгу "Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин"

До Рождества Элиза предвкушала «блестящую компанию, полный дом гостей, много развлечений и частые балы» — и не была разочарована. Игры и танцы отвлекали ее от мрачных мыслей о сыне, которого еще предстояло показать отцу. Сама она не виделась с мужем более двух лет. И похоже, не особенно торопилась во Францию.

В феврале начали возвращаться ученики мистера Остина, а это значило, что Элизе пора было покидать Стивентон. Она вернулась на Орчад-стрит в Лондоне, оставив Остинов еще за одной постановкой — на сей раз «Жизни и смерти великого Мальчика-с-пальчика» Филдинга, бурлеска в высокопарной трагической манере. К тому времени Джейн, вероятно, уже написала три сцены своей пьесы «Тайна», которая посвящена ее отцу.

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена первая

Сад.

Входит Коридон.

КОРИ. Но тише! Меня прервали.

Коридон выходит.

Заходят, беседуя, старый Хамбаг[47] и его сын.

СТАРЫЙ ХАМ. Вот по этой-то причине я и желаю тебе последовать моему совету. Ты уверен в его благопристойности?

МОЛОДОЙ ХАМ. Уверен, сэр, и, разумеется, поведу себя так, как вы мне наказали.

СТАРЫЙ ХАМ. Тогда вернемся в дом.

Уходят.

В Лондоне Элизе пришлось переживать уже не только из-за своего сына, но и из-за крестного отца. Уоррен Гастингс был отозван из Индии, чтобы предстать перед судом по обвинению в целом ряде должностных преступлений. Причем обвинители у него были как на подбор: Бёрк[48], Шеридан и Фокс[49], прославившиеся своими ораторскими способностями. Публичный суд стал унизительным испытанием для Гастингса. Это разбирательство сделалось модным развлечением сезона: уже на рассвете у Вестминстера выстраивалась очередь желающих купить билет на следующее заседание, где красноречие Шеридана доводило мужчин до слез, а дам — до обмороков. Гастингс, бледный, худощавый и надменный, у многих вызывал сочувствие и, однако, был повержен своими именитыми обвинителями[50].

Вместе с тем он оставался очень богатым человеком. Пока шел суд, он жил с женой на Сент-Джеймс-сквер, да еще держал дом в Виндзоре. Он принимал у себя Элизу с миссис Хэнкок, предложил им свою ложу в опере и вообще всячески развлекал их, несмотря на испытание, которое ему выпало. Элиза также ходила в Вестминстер, чтобы наблюдать за процессом, однажды даже просидела там с десяти утра до четырех часов дня. Все Остины горячо переживали за Гастингса, будучи уверены в его невиновности. В конце концов дело против него было закрыто, но разбирательство тянулось до 1795 года, и после он уже не мог вернуть своего прежнего положения. И это стало еще одной трещиной в стройном здании планов и перспектив Элизы.

Ее намерение взять Генри с собой во Францию так и не осуществилось, поскольку кузен — правда, с большой неохотой — вынужден был отправиться в Оксфорд, в колледж Святого Иоанна, где уже учился Джеймс. В июле Элиза с матерью принимали у себя на Орчад-стрит мистера и миссис Остин, Кассандру и Джейн, возвращавшихся домой после визита в Кент. Затем Элиза решила навестить Джеймса и Генри в Оксфорде. В письме Филе Уолтер от 22 августа 1788 года она рассказывает о том, как кузены встречали и развлекали ее.

Мы посетили несколько колледжей, музей и тому подобные места; наши галантные родственники весьма элегантно принимали нас в своем колледже Св. Иоанна… мне так понравился сад, что захотелось тоже стать студенткой, чтобы гулять там каждый день. И потом, меня просто покорили черные мантии, да и квадратная шапочка оказалась мне очень к лицу. Не думаю, что вы бы узнали Генри с напудренными волосами, в столь благородном одеянии, к тому же он теперь даже выше, чем его отец. Мы провели день в Бленхейме. Я была очарована парком, это прелестное место, и внешний вид особняка мне тоже понравился, но когда я вошла в комнаты, то была сильно разочарована — мебель там старая и такая ветхая…

И это — всё о Бленхейме. Зато нет никаких сомнений, кто из кузенов больше ей угодил. Что же до ее мужа, то он увидел своего сына Гастингса, лишь когда мальчику исполнилось два с половиной года. Только тогда, зимой 1788-го, его жена и теща наконец появились в Париже. Какое впечатление произвел на него наследник Марэ, нигде не упомянуто. Вряд ли Капо де Фейид разделял решительность и оптимизм жены; отцы ведь беспристрастнее матерей, особенно когда ребенок приносит разочарование. В любом случае графа отвлекли трудности с финансами, да и политические волнения во Франции внушали беспокойство. Должно быть, ему нелегко было заставить себя посмеяться вместе с Элизой над той помесью английского с французским, на которой пытался болтать маленький Гастингс, или над тем, как он щедро одаривал «всю компанию надкусанными яблоками и печеньем».

«Удача оставила нас. У графа де Фейида перемежающаяся лихорадка, которую он подхватил в деревне», — писала 5 февраля 1789 года миссис Хэнкок мистеру Вудмену. Элиза, по словам матери, той зимой «похудела, как никогда», ее беспокоили головные боли, и лишь «наш дорогой малыш совершенно здоров».

Миссис Хэнкок с Элизой вернулись в Лондон летом того же года, чтобы уладить кое-какие денежные дела. Они привезли с собой горничную, остановились в доме мистера Вудмена и спали вдвоем на одной кровати, чтобы не создавать лишних хлопот.

С этого момента эпистолярное общение надолго прерывается. Достаточно взглянуть на дату, чтобы понять — почему. 14 июля парижане взяли штурмом и разрушили Бастилию, символ деспотической власти французской короны. Революция преобразила Францию, да и всю Европу, до неузнаваемости. Но что важнее для нашего повествования — она изменила как жизнь Капо де Фейида с его планами, так и жизнь его жены и ее семейства в Англии.

Глава 6

Дурное поведение

Летом 1788 года семейство Остин предприняло поездку в Кент. Они отобедали в Севеноуксе с дядей Фрэнсисом, который в свои девяносто все еще зорко присматривал за денежными делами всего их клана, как настоящий патриарх. Фила Уолтер тоже была на этом обеде и 23 июля в письме Элизе описывала приподнятое настроение всей семьи, «все были оживлены и искренне рады друг другу». Но в том же письме Фила неодобрительно отзывается о Джейн. Важно, что это первая характеристика Джейн самой по себе. Джейн, пишет Фила, «манерна и с причудами», «совсем не хороша» и, на взгляд кузины, по-видимому, не женственна, поскольку «очень напоминает своего брата Генри», «так же напускает на себя важность». В общем, совсем не таким виделся Филе идеал двенадцатилетней девочки. Кассандра же, напротив, была хорошенькой, умненькой и учтивой. Фила далеко не всегда бывала доброжелательным судьей, она и сама признавала, что ее суждение резковато, но оно позволяет предположить, что Джейн действительно не вполне отвечала общепринятым представлениям о благовоспитанности. Незаурядный ребенок не всегда вызывает восхищение. Возможно, шутки Джейн смутили Филу или она как-то помешала Филе и Кэсс во время их «умных и учтивых» разговоров или просто чересчур пристально посмотрела на Филу — и та почувствовала себя не в своей тарелке…