Читать книгу "Око за око - Гарри Тертлдав"

Его слова были встречены задумчивым молчанием, за которым последовало тихое ворчание. Анелевич принял его за согласие.

* * *

Выли сирены, над головой ревели самолеты, на улицы падали бомбы, отчаянно палили противовоздушные орудия — Мойше Русецки пережил все это в Варшаве в 1939 году, когда нацисты решили сравнять столицу Польши с землей. Но сейчас он находился в Лондоне; прошло почти четыре года, а ящеры пытались завершить дело, начатое немцами.

— Пусть они перестанут! — заплакал Рейвен, и голосок его сына присоединился к крикам, наполнявшим убежище в Сохо.

— Мы не можем сделать так, чтобы они перестали, милый, — ответила Ривка Русецкая. — Все будет хорошо.

Она посмотрела на мужа и ничего не сказала, но он понял, что ей очень хотелось прибавить одно слово: «Надеюсь».

Он кивнул ей, не сомневаясь, что у него самого на лице застыло точно такое же выражение. Признание в собственном бессилии ребенку — ужасно, но мысль о том, что ты ему лжешь, когда успокаиваешь, — что может быть хуже? И как же быть, когда ты и в самом деле не в силах ничего изменить и отчаянно боишься, что ничего не будет хорошо?

Разорвалось еще несколько бомб, совсем рядом. Матрасы, разложенные на полу, разметало в разные стороны, стены задрожали. Разноязычные крики ужаса внутри убежища стали громче. Здесь звучали английский и идиш, на котором разговаривали Русецкие, Мойше слышал греческий и каталонский, и хинди, и еще какие-то наречия, которых не знал. В Сохо собрались эмигранты и беженцы со всего света.

Рейвен завизжал. Сначала Мойше решил, что сын ушибся, но вскоре понял, что в мерцающем свете свечи мальчик разглядел близнецов Стефанопулосов, живших в квартире напротив. Рейвен и Деметриос с Константином знали всего пару общих слов, но это не помешало им стать закадычными друзьями. Все трое тут же принялись радостно играть, и когда самолеты ящеров прилетели снова, чтобы сеять смерть, дети даже не обратили внимания на грохот взрывов.

— Жаль, что я не могу, как они, забыть о своих проблемах, — взглянув на Ривку, сказал Мойше.

— Да, и я тоже, — устало ответила ему жена. — Ты, по крайней мере, кажешься совершенно спокойным.

— Правда? — удивленно спросил Мойше. — Наверное, дело в бороде, она все скрывает. Я ужасно нервничаю.

Мойше прикоснулся рукой к подбородку. Сейчас многие мужчины в Лондоне отпустили бороды и бакенбарды — не хватало мыла, горячей воды и бритвенных принадлежностей. Мойше носил бороду в Варшаве и чувствовал себя ужасно, когда ему пришлось сбрить ее во время бегства в Лодзь — после того, как он отказался работать комментатором на радио ящеров.

Его все равно поймали — несколько месяцев спустя. Возможность снова отрастить бороду явилась небольшой компенсацией за то, что его бросили в тюрьму. Мойше покачал головой. Нет, в той тюрьме с ним случилась еще одна хорошая вещь — налет боевиков, которые его освободили. И путешествие в Англию на подводной лодке.

Он огляделся по сторонам. К его великому изумлению, кое-кому, несмотря на крики и шум, удалось заснуть. Запах страха и застоявшейся мочи был знаком ему еще по Варшаве.

— Может быть, они сделали последний заход? — предположила Ривка.

— Alevai omayn, — быстро ответил Мойше: — Да будет так — аминь!

Резкость ответа заставила Ривку улыбнуться. Чтобы что-то произошло, недостаточно этого захотеть. А уж удача и вовсе не зависит от твоих желаний. Однако они больше не слышали взрывов, ни вблизи, ни на расстоянии. Может быть, Ривка права?

Отбой тревоги прозвучал через полчаса. Друзья и соседи принялись будить тех, кому, несмотря ни на что, удалось заснуть. Люди медленно поднимались на поверхность земли, расходились по домам. На улице оказалось почти так же темно, как и в убежище. Небо затянуло тучами; тут и там на черном фоне мерцало пламя пожаров. И это тоже Мойше видел в Варшаве.

По улицам по направлению к самым сильным пожарам мчались пожарные машины.

— Надеюсь, ящеры разрушили не слишком много домов, — сказал Мойше. — А то пожарным не хватит насосов.

— А я надеюсь, что наш дом уцелел, — проговорила Ривка. Они завернули за угол. — О, благодарение Богу, все в порядке.

Неожиданно у нее изменился голос, и она закричала:

— Рейвен, отойди оттуда! Там битое стекло — ты порежешься.

Перед жилым домом лежала женщина, которая громко стонала. Мойше бросился к ней. Перед войной он изучал медицину и использовал свои знания в варшавском гетто — впрочем, никакое образование не поможет спасти людей от голодной смерти.

— Нога, моя нога, — стонала женщина.

Русецки только начал изучать английский, и потому ее слова ничего ему не сказали, но он все понял — женщина вцепилась в раненую ногу, голень вывернулась под необычным углом.

— Доктор, — произнес он слово, которое запомнил первым.

Мойше ткнул себя в грудь пальцем. Не совсем правда, но настоящего врача женщина не увидит еще долго, а он хотел, чтобы она ему поверила. Он знал, что следует делать со сломанными ногами, а еще знал, как это больно.

Женщина вздохнула. Мойше хотелось думать, что с облегчением. Вокруг собралась небольшая толпа, он поднял голову и попросил:

— Принесите пару плоских досок и тряпки, чтобы привязать их к ноге.

Никто не сдвинулся с места. Русецки дивился этому, пока Ривка не сказала шепотом:

— Дорогой, они не понимают идиш.

Мойше почувствовал себя полным идиотом и предпринял новую попытку объяснить, что ему нужно. На сей раз он заговорил медленно, на прекрасном немецком языке, который выучил в школе. Каждый раз, когда ему приходилось к нему прибегать, он поражался тому, какие шутки иногда судьба играет с человеком. А здесь, в самом сердце страны, которая являлась заклятым врагом Германии, такие шутки казались особенно странными.

Однако в толпе не нашлось никого, кто говорил бы по-немецки. В отчаянии Мойше перешел на польский.

— Я сейчас принесу то, что вам нужно, — ответил ему кто-то по-польски, а затем перевел его просьбу на английский.

Несколько человек бросились за необходимыми предметами. Среди руин, оставшихся после многочисленных бомбежек, найти их не составляло никакого труда.

— Скажите ей, что я собираюсь вправить перелом и наложить шину, — попросил Мойше человека, говорившего по-польски. — Будет больно.

Мужчина заговорил с женщиной по-английски, она кивнула.

— Может быть, вы и еще пара человек ее подержите, пока я занимаюсь ногой? — продолжал Мойше. — Если она будет вырываться, она сделает себе хуже.

Женщина попыталась дернуться. Мойше ее не винил, он восхищался мужеством, с которым несчастная старалась сдержать крики боли. Он соединил сломанные кости и плотно привязал к ноге шину, чтобы осколки не сдвинулись. Когда он закончил, женщина прошептала: