Читать книгу "Вторжение. Книга 1. Битва за рай - Джон Марсден"

И ещё трудности создавала темнота. Мы то спотыкались о какие-то камни, то наступали на сухую палку, то время от времени даже налетали на бак для мусора.

Добравшись до Рейскорс-роуд, мы почувствовали себя немного увереннее, потому что домов здесь было немного. Проходя мимо дома миссис Александер, я даже на мгновение остановилась, чтобы понюхать большие старые розы, росшие вдоль живой изгороди. Мне очень нравился сад миссис Александер. Каждый год на Рождество она устраивала здесь вечеринку. Всего несколько недель прошло с того дня, когда я стояла под одной из её яблонь, держа тарелку с бисквитами и объясняя Стивену, что не хочу больше с ним встречаться. Теперь казалось, будто с тех пор прошло лет пять. Мне было трудно начать этот разговор, а Стив выглядел таким милым, что от этого было ещё труднее. Может, он нарочно так держался? Или я просто циник?

Я подумала о том, где сейчас Стив, и миссис Александер, и Матерсы, и мама с папой, и все остальные... Неужели на нас действительно кто-то напал, кто-то вторгся в нашу страну? Я даже вообразить не могла, как все себя чувствовали, как реагировали... Наверное, были чудовищно ошеломлены, до онемения. И кто-то наверняка пытался сопротивляться. Кое-кто из наших друзей не принадлежал к тем людям, что станут просто сидеть и смотреть, если толпа солдат явится сюда, чтобы захватить их земли и дома. Например, мистер Джордж. К нему в прошлом году явился строительный инспектор, чтобы сообщить, что мистер Джордж не может увеличивать свой сарай для стрижки овец, а мистер Джордж ответил тем, что швырнул в него покрышку. Да и папа тоже весьма упрям. Мне оставалось только надеяться, что они будут вести себя рассудительно и до насилия дело не дойдёт.

Я шла вперёд, думая о маме и папе. На нашу жизнь всегда очень мало влиял внешний мир. Конечно, мы смотрели новости по телевизору и переживали, когда нам показывали сцены войны, голода или наводнений. И время от времени я даже пыталась представить себя на месте тех людей, но не могла. Воображение тоже имеет свои пределы. Единственное, что на нас влияло из внешнего мира, так это цены на овечью шерсть и на скот. Где-нибудь за много тысяч километров от нас, на другом континенте, две какие-нибудь страны могли подписать некое соглашение, а нам из-за этого пришлось бы через год уволить одного из рабочих.

Но, несмотря на нашу изоляцию, на нашу совсем не светскую жизнь, мне нравилось быть деревенским жителем. Другие дети дождаться не могли того, когда они вырвутся в город. Как только заканчивались занятия в школе, они уже мчались на автобусную станцию с битком набитыми рюкзаками. Им хотелось очутиться в шумной толпе, пойти в заведения быстрого питания, в огромные торговые центры. Им хотелось наполнить свои вены адреналином. Мне тоже нравилось всё это, но в небольшом количестве. Я знала, что в будущем мне захочется проводить в городе больше времени. Но я знала и то, что мне гораздо больше нравится другое, а именно родной дом, пусть даже мне пришлось бы половину жизни заниматься ремонтом тракторных моторов, или вытаскивать овец, застрявших в какой-нибудь колючей изгороди, или получать солидные удары копытом от коровы, если я вдруг окажусь между ней и телёнком.

В тот момент я ещё не могла до конца понять и оценить, что же происходит. Удивляться этому не приходится. Мы ведь почти ничего не знали. У нас были только намёки, догадки, подозрения. Например, я вообще не могла всерьёз рассматривать ту возможность, что мама и папа — или кто-либо ещё — по-настоящему пострадали или убиты. Я хочу сказать, рассудок мне говорил, что подобное является естественным следствием вторжений, сражений, войн, — но логика пока что сидела где-то в дальнем уголке ума. А воображение сидело совсем в другом углу, и я не позволяла им объединиться. Наверное, такое вообще трудно постичь — что твои родители когда-нибудь умрут. Это всё равно что размышлять о собственной смерти.

Чувства мои также существовали отдельно, в своей части мозга. И в то время, когда мы шли по городу, я изо всех сил старалась не выпустить их наружу.

Но я позволила себе предположить, что моих родителей где-то держат против их воли. Я даже представила их: папа разочарован и сердит, даже взбешён, как бык в загоне, и отказывается принять происшедшее, отказывается принять чью-то власть. Он наверняка даже не понимает, что вообще происходит, почему явились чужие люди. Он не примет ни их языка, ни их идей, ни их культуры. Но я, даже пребывая в ужасе и потрясении, всё равно хотела понять, хотела найти ответы на все вопросы.

Мама поведёт себя иначе. Она сосредоточится на том, чтобы сохранить ясность мысли, не поддаться панике. Я представляла, как она смотрит на голые холмы, может быть, сквозь изгородь какого-то лагеря для пленных, не обращая внимания ни на что вокруг, не слыша сердитых или горестных голосов.

Потом вдруг я заметила, что думаю о родителях так, словно они дома.

Мы дошли до конца Рейскорс-роуд. Я немного отстала от Кевина и Корри, и они остановились, ожидая меня. Мы затаились между каким-то деревом и живой изгородью, присев на корточки. Любой, кто нас увидел бы, мог бы принять нас за странное чёрное растение, внезапно выскочившее из земли. Становилось довольно холодно, я почувствовала, как мои товарищи дрожат, когда мы прижимались друг к другу.

— Нам теперь нужно удвоить осторожность, мы очень близко подошли, — прошептал Кевин. — Элли, постарайся больше не отставать.

— Извини. Я просто задумалась.

— Ну, что будем делать? — спросил Кевин.

— Да просто подойдём чуть ближе и посмотрим, — ответила Корри. — Времени у нас не так уж много. Главное — быть осторожными. Если мы ничего не сможем увидеть, вернёмся к Робин. Если же там кто-то есть, то будет глупее глупого, если мы позволим себя заметить и погнаться за нами.

— Да, согласен, — кивнул Кевин. И уже хотел встать.

Это меня разозлило. Очень это типично для Кевина — даже не спросить, что думаю я. И я дёрнула его за руку, заставляя снова присесть.

— Что такое? — спросил он. — Надо двигаться дальше, Эл.

— Это не значит, что мы должны мчаться как идиоты. А вдруг нас заметят? Или за нами погонятся? Мы не можем тогда бежать обратно к Робин. Иначе приведём их туда.

— Тогда, наверное, лучше разделиться. Труднее преследовать трёх человек по отдельности, чем группу. Потом, когда мы убедимся, что за нами никто не гонится, можно будет вернуться к Робин.

— Годится.

— Это всё?

— Нет! Если рассуждать логически, как недавно Гомер, нам вообще не следует всем вместе приближаться к ярмарочной площади. Должен пойти кто-то один, а двое останутся здесь. Так меньше шансов оказаться замеченными и потери будут меньше, если попадётся только один.

— Нет! — тихонько вскрикнула Корри. — Это уж слишком логично. Ты же моя лучшая подруга! Я не хочу, чтобы ты так рассуждала.

Я и сама не хотела, если хорошенько подумать.

— Ладно, пусть так, — согласилась я. — Один за всех, все за одного. Пошли. Три мушкетёра.

Мы, как тени, скользнули через дорогу и обогнули угол. Свет с площади добирался даже сюда, он был слабым, но достаточным, чтобы всё рассмотреть. Мы, нервничая, остановились на краю ярко освещённого пространства. Казалось, один-единственный шаг в круг света выставит нас напоказ перед целой армией вражеских наблюдателей. И это пугало.