Читать книгу "Кругосарайное путешествие: рассказы - Татьяна Стамова"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг что-то в ней начало происходить. Что-то внутри подобралось, затаилось, запело. Она схватилась за карандаш.
Слова текли, цеплялись друг за друга, перекликались, перечёркивались, рождались снова. Она не остановилась, пока не написала последнее слово.
Потом перечитывала, перечитывала, вслух, про себя, вслух…
И никак не могла понять, что же случилось. Эти стихи родились внутри неё. Но ведь у них был отец – Элюар!
В эту проходную меня привела знакомая – Софико. Она была художница, и такой режим (сутки работаешь – трое отдыхаешь) подходил ей как нельзя лучше. А я уже в ИнЯзе училась, и мне тоже надо было подработать.
Место очень красивое – старинный особняк в центре Москвы, с большим двором и столетними липами (Софико живёт в двух шагах). В особняке расположился НИИ – его-то и надо охранять. На посту нас трое: Софико, Меланья и я. Кто-то нажимает кнопки у ворот – впускает и выпускает машины, кто-то проверяет пропуска, кто-то на телефоне. Так я познакомилась с Меланьей.
В молодости она точно была красавица, а сейчас просто пожилая тётенька – седоватая, на затылке что-то вроде пучка, глаза живые, быстрые, нос прямой, губы строгие. Одета по-старушечьи: старая кофта, юбка бочонком, на распухших ногах хлопчатобумажные чулки, ботинки-распорки.
Попасть в Институт незнакомому человеку просто так шансов не было никаких. Меланья Тимофеевна превращалась в орлицу – клокотала, расправляла крылья, потом окидывала пришельца гордым взглядом победителя. Иногда она произносила смешное слово «серокс» и посылала кого-нибудь «на размножение к Малкину». Ещё она всё время кого-то кормила. Приходила к ней какая-то дворничиха с девочкой, приходили кошки. Иногда она приносила из дому свою выпечку: чёрное и твёрдое как камень печенье, такие же пироги, странного вида сырники.
– Не будете? Ну тогда я кошкам отдам.
Кошки нюхали и в недоумении удалялись, зато воробьям нравилось.
Вечерами мы сидели в нашем закутке и чаёвничали. Я прочла ей кое-что из своих стихов. Она молчала и смотрела в окошко на могучие липы.
– Деревья, да… Они ведь дольше людей живут. Нас уже не будет, а они останутся тут стоять. Знаешь, Женя, ты делай всё, как тебе надо, а мы будем ходить тебе навстречу.
Очень скоро она стала моей Меланьей. Если я к ней обращалась, откладывала еду или чтение и подсаживалась поближе. В то время я переводила одного итальянского поэта девятнадцатого века и показала ей (в итальянском же издании) его портрет.
– Смешной?
– Нет, он не смешной, Женя. Он очень хороший! Таких сейчас даже не бывает.
Она жадно читала книги, которые приносили мы с Софико. Просто набрасывалась на них, как на свою добычу. Так было с «Иосифом и его братьями» Томаса Манна. Уже ночь, я почти падаю со стула, а она всё читает – иногда вслух – и комментирует:
– Смотри, что делают!!! – Это братья бросили Иосифа в колодец. – А он… Милый ты мой! – И так далее.
– Меланья Тимофеевна, у меня уже, как у Иосифа, перед глазами всё плывёт.
– Хорошо-о-о… ой хорошо нам с тобой! Лучше не бывает…
У Софико был постоянный творческий запой: время от времени она притаскивала из дому и выставляла на наш суд свои натюрморты и портреты, и тогда закуток превращался в художественную студию. Очень скоро я не выдержала и тоже стала рисовать портреты. Начала, конечно, с Меланьи. Только она почему-то получалась похожей на мою маму.
А потом – Меланья вдруг тоже взялась за карандаш! Люди у неё получались все какими-то турецкими разбойниками – с большими навыкате чёрными глазами и зловеще сдвинутыми бровями. Ещё она рисовала зайцев. Они были разные, но тоже очень смешные. А может быть, смешно было оттого, что так много разных зайцев – грустных, весёлых и даже страшных – собралось на одном листе, как на тесной поляне. Кажется, они растерялись и не знали, что им друг с другом делать. Софико мы с Меланьей наших опусов не показывали – стеснялись. Зато друг другу расточали щедрые комплименты.
…Был девяносто первый год. Однажды Меланья появилась на пороге моей квартиры (жили мы с ней в противоположных концах города) с большущей сумкой на колёсах. В сумке, как вскоре выяснилось, были крупы, макароны и запасы старых конфет.
– Женя, извини, что без предупреждения! Просто у меня запасов накопилось на сто лет вперёд. А вам, я знаю, сейчас трудно.
– Ох, спасибо! Давайте тогда чай пить!
Мы сидели на кухне и пили чай с конфетами времён моего детства. Они были липкие, в линялых фантиках – назывались: барбариски, школьные, гусиные лапки, раковые шейки, белочки, ласточки, буревестники… У меня было чувство, как будто она и вправду привезла мне моё детство – в каких-то кладовках долго и бережно его для меня сохраняла. С работы нашей я к тому времени уже ушла, зато Меланья успела стать моей крёстной.
Родились Арс и Филя, и я целиком погрузилась в мамско-детское житьё-бытьё. Однажды спохватилась, что давно не звонила Меланье и она мне. Стала звонить – никто не подходит. Я позвонила Софико.
– Меланья? – Софико задумалась. – Ой, она мне тут месяц назад приснилась. Вся в белом – белое платье, косыночка на голове тоже белая. Боюсь, не умерла ли…
– Уж почти полгода как… – подтвердил сосед. – Добрая была. А вы ей кто? А, крестница… ну хорошо, хоть будет кому за неё помолиться.
Молюсь за душу Твоей и моей – нашей Меланьи.
Жасминовая музыка
Это была «наша идиллия», мы жили совсем рядом и приходили к ней, когда позволяла кувыркающаяся английская погода. Лебедь, ущипнувший Арсения за палец, назывался у нас Артур, а его подруга – Гиневра. Вдобавок к вышеперечисленным радостям большой кусок берега был занят тем, что обычно называют детской площадкой, и всё там волновало и притягивало детские неспокойные души.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Кругосарайное путешествие: рассказы - Татьяна Стамова», после закрытия браузера.
