Читать книгу "Янтарные глаза одиночества - Наталия Землякова"

Ляля что-то резала, размешивала, стучала тарелками и, казалось, ее ничуть не смущает то, что она порхает по крохотной замызганной кухоньке в полуголом виде. Из одежды на ней были только бюстгальтер и трусики. Как обычно, разного цвета – верх телесного оттенка, а трусики – черные, плотно обтягивающие, с кружевами. Андрей заметил, что кружево в нескольких местах немного надорвано. И это ему тоже не понравилось. Даже не потому, что он точно не мог сказать, кто это сделал. Он, Андрей Железнов. Или кто-то другой. Но сейчас даже мысль о наличии другого мужчины в ее жизни не взволновала его. Просто Андрею было неприятно видеть Лялю у себя на кухне в это раннее утро в рваных трусах. Он даже начал сомневаться, так ли уж он в нее влюблен, как это представлялось ему накануне вечером, когда он не мог дождаться того момента, когда раздастся звонок в дверь.

Сейчас Железнов хотел только одного – чтобы Ляля как можно быстрее приготовила завтрак, поела, оделась и ушла. А он снова зароется под одеяло и уснет. Потом отправится в ресторан. А вечером все будет, как прежде. Он приедет домой после полуночи и станет ждать свою Лялю. Такую необыкновенную и такую любимую. И забудет, что утром она вызывала у него лишь раздражение.

«Может, я вчера много выпил?» – подумал Андрей. Но он знал, что дело не в этом. Выпил он ни много и ни мало. Как обычно. Просто эта сцена семейного завтрака все больше начинала раздражать его своей обыденностью, от которой нестерпимо веяло только одним – скукой. Он вспомнил свою прошлую, такую короткую жизнь с женой и сыном. Все начиналось именно так. Сначала – общий завтрак, кажется, это тоже были гренки. А потом – бесконечные упреки, упреки, упреки. Слезы. Жалобный взгляд. Разговоры про деньги, которых нет. Он бежал от всего этого, втайне надеясь, что только так и может спастись. Получилось даже лучше, чем он мечтал. Спустя совсем короткое время бывшая жена вычеркнула его из своей жизни как законченного неудачника.

Никакие сложности его последующей жизни в Москве не могли сравниться с удушающей атмосферой размеренной семейной жизни. Получив свободу, Андрей радостно вздохнул. А сейчас на его кухне женщина снова готовит гренки. К чему это приведет? О, это ему отлично известно! Сначала – упреки. А потом самое страшное, что может случиться между мужчиной и женщиной, которых когда-то потянуло другу к другу, – скука и взаимные претензии. Взаимные претензии и скука. И так – до бесконечности, до зубовного скрежета, порожденного ненавистью, которая непременно появится на том самом месте, где когда-то была любовь.

– Лялька, ты почему голая разгуливаешь? Хочешь, я дам тебе свою рубашку? – предложил Андрей, чтобы хоть как-то нарушить гнетущую тишину, которая так часто возникает между людьми, которые на утро после ночи любви отчетливо понимают, что они друг для друга – чужие.

– Фу, Андрюша, – насмешливо протянула Ляля. – И буду я, как в плохом кино, разгуливать в твоей рубашке. Да и по законам жанра нужна белая, желательно шелковая. У тебя есть такая?

– Нет, – признался он. – Шелковой нет. Только обычная клетчатая. Да она и не особенно чистая.

– Вот видишь. А предлагаешь…

– Ладно, ладно. Победила. Ходи в чем хочешь, – не смог больше скрывать раздражения Андрей.

И тут Ляля совершила ошибку. Вернее, это он, Андрей Железнов, много лет будет убеждать себя в том, что это именно она, Ляля, ее совершила. Причем роковую. Потому что для решающего разговора выбрала самое неподходящее время и этим невольно уничтожила все то, что только-только возникло между ними. Ведь у их любви не было ничего, кроме бесконечных, тайных ночей, до краев наполненных нежностью и желанием. Конструкция их отношений была еще слишком хрупкой, слишком неустойчивой, чтобы при свете дня проверять ее на прочность.

Но Ляля этого не почувствовала. Она поторопилась. А может быть, у нее просто не осталось времени на то, чтобы ждать.

– Андрюша, а ты хотел бы, чтобы я никогда не уходила? – спросила она, заранее уверенная в том, что сейчас он радостно закричит: «Да, да, не уходи никогда». Ведь он так часто шептал ей именно эти слова, зарывшись головой в ее спутанные, с золотистистым отливом волосы.

– В смысле? – попытался он сделать вид, что не понял. – Ты хочешь остаться в этой ужасной квартире? Знаешь, я давно мечтаю ее сменить. Мне недавно ребята предложили один вариант. Надо бы съездить, посмотреть. Квартира совсем близко от ресторана. И там две комнаты. Можно наконец-то пианино поставить. Купить любое, хоть самое раздолбанное.

– Зачем же раздолбанное? – попыталась Ляля спасти ситуацию и свою гордость вместе с ней. – Можно купить хорошее. Ты же музыкант. У меня есть деньги, я могла бы тебе помочь.

Это было уже отчаяние.

Ляля хваталась за первые попавшиеся слова, как за соломинку, чтобы выиграть хотя бы немного времени и понять, как же ей вести себя дальше.

Она была еще слишком юной, слишком наивной, эта бедная прекрасная Ляля. И даже не представляла, что одни и те же слова, сказанные мужчиной ночью и днем, имеют совершенно разный смысл. И разную меру ответственности. И разную стоимость. То, что произнесено в порыве страсти, очень дорого ценится именно в тот момент, когда звучит. Ведь это искренность самой высокой пробы, которая, увы, совершенно не может пережить испытание временем. Поэтому спустя буквально несколько часов эти слова уже ничего не значат. Или почти ничего. Может быть, именно поэтому они бесценны.

– Отлично! – слишком восторженно, а потому фальшиво воскликнул Железнов. – Значит, так и договоримся. Я на следующей неделе посмотрю квартиру. А потом решим, как лучше все организовать. Ой, Лялька, гарью пахнет! Ты что, решила как можно скорее сжечь этот домик?

Они оглянулись и увидели, что на плите дымится сковорода с гренками. За несколько мгновений кухня наполнилась отвратительным, чуть сладковатым запахом сгоревшего масла. Андрей быстро распахнул окно, и в помещение лавиной хлынул поток ледяного воздуха.

– Холодно, – поежилась Ляля и пошла в комнату.

Когда она появилась в проеме двери спустя минут десять, одетая в светло-бежевый свитер и узкую юбку такого же оттенка, то все было по-прежнему. Дым и запах исчезли. А Железнов сидел на подоконнике и пил кофе.

– Андрюш, я пойду, – нерешительно произнесла Ляля, и на глазах ее блеснули слезы.

«Обиделась», – подумал Железнов. Ему стало трудно дышать, как будто он все-таки не удержался и наглотался удушливой гари. А может быть, дым незаметно вкачался в его сердце – обычно такое закрытое и эгоистичное. По крайней мере, Андрей Железнов ни к одной женщине прежде не испытывал такого щемящего и обезоруживающего чувства жалости. «Бог с ней, со скукой, – подумал Андрей. – Пусть все будет так, как она хочет. Жалко ее, мою Ляльку…»

Вот только он никак не мог понять, как же ему удалось так быстро преодолеть этот сложный путь в отношениях с одной-единственной женщиной и от тоски, восторга, отчаяния, страдания и обожания прийти к жалости и состраданию? Вот только куда деть раздражение? На каком этапе этого чудесного любовного маршрута оно неожиданно возникло?