Читать книгу "Женщина-VAMP - Евгения Микулина"

Мне хочется, став на секунду тем героем мелодрамы, который бьет кулаками по стене, заявить ей, что единственное место в мире, где мне хорошо, и правильно, и вообще следует быть, – это рядом с ней. Но я понимаю, что пафос в духе галантных романов XIX века покажется ей смешным. Хотя, с другой стороны, я уже сообщил ей, что люблю ее и что она делает меня счастливым. Сентиментальнее этого, наверное, уже ничего не может быть. Но мне все-таки кажется, что нужно сохранить остатки мужества и независимости – хотя бы внешние их признаки изобразить, чтобы она видела во мне хоть какую-то силу. А этого не будет, если она поймет, что наша ночь все внутри меня перемолола, как в мясорубке, и лишила всякой ориентации во времени и пространстве. Но, как шутится в старинной шутке, «фарш невозможно провернуть назад». Мне теперь так жить, и если я хочу, чтобы Марина позволила мне жить рядом с ней, я должен казаться сильным. Так что мне остается только спрятаться за бравадой. Я поднимаю бровь и усмехаюсь:

– Как же – неуютно мне… Это ты смотри, будь осторожна рядом со мной. А то растаешь, как Снегурочка.

Она смеется:

– Почему Снегурочка? Ты и вчера меня так назвал.

Я мучительно краснею, но врать ей не могу – мне остается только признаться, до какой степени она занимает мои мысли, как часто я о ней мечтаю.

– Потому, что я думал… ну раньше… Я помнил, какие у тебя холодные пальцы, и все время задавался вопросом: а холодные ли у тебя щеки? Потому что хотел сделать вот так… – Я беру ее лицо в ладони, как вчера в прихожей. – Хотел так сделать, и все думал – какой будет твоя кожа. И думал, что холодной. И называл тебя мысленно Снегурочкой. И был прав, оказывается.

Она хмурится в притворном замешательстве – включается в игру:

– Хм… Если я Снегурочка, то кто же ты? Юный пастушок Лель?

Я качаю головой:

– Нет. Он противный инфантильный хмырь. И он ее не любил. Очевидно, я Мизгирь – горячий и страстный мужчина.

Она вскидывает брови:

– Не подходит. Снегурочка его не любила… И он умер. – Марина передергивает плечами, словно стряхивая неприятную ассоциацию. – Нет, это противная сказка, где никому не досталось ничего хорошего. А быть Снегурочкой при Деде Морозе я не хочу – у нее нет личной жизни. И таять над костром не хочу. Нам надо найти другую сказку.

Я пожимаю плечами:

– Снежная королева? Я, конечно, староват для Кая, но мы можем считать, что мальчик вырос. За время пути собачка могла подрасти.

– Я не отдам тебя какой-то занудной и правильной Герде. – В эту секунду она очень серьезна.

Я смотрю ей в глаза и отвечаю тоже совсем нешутливо:

– Я не уйду. Мне не нужна никакая Герда. У тебя есть лед в холодильнике? Давай сюда – я сложу тебе слово «вечность».

– И ты будешь сам себе господин, и я буду должна подарить тебе весь свет и новые коньки? – Она улыбается какой-то особенной, мудрой и тихой улыбкой.

– Весь свет и новые коньки – это отличная идея. Но ту часть насчет «сам себе господин» можешь забыть. Это мне не надо.

Зачем мне быть самому себе господином, если мне нравится принадлежать ей? Что я буду делать со своей свободой, если вдруг ее обрету – если она вдруг меня прогонит?

Она смотрит мне в глаза и повторяет – будто переспрашивая:

– Вечность?..

Я не понимаю, что означает выражение ее лица. По нему снова как будто проскальзывает боль. Я только киваю:

– Вечность.

Она закрывает глаза и наклоняется ко мне. Я прижимаюсь губами к ее лбу; моя рука лежит на ее волосах. Мы сидим так в постели, не шевелясь, очень долго. Будь моя воля, я бы вообще с места не двигался.

Но ее настроение уже изменилось – она мягко отстраняется от меня и соскакивает с кровати:

– Кстати, о холодильнике. Ты, надо думать, умираешь с голода. Пойдем, я тебе приготовлю завтрак.

Она удаляется своей характерной танцующей походкой – предположительно, в сторону кухни. Она ослепительно красива: тонкая, точеная обнаженная фигура, словно вырезанная из слоновой кости или какого-то особенно гладкого, лишенного прожилок мрамора. Ее нет рядом всего-то пять секунд, но я уже ощущаю пустоту и сиротское одиночество. Быть вдали от нее – невыносимо, пусть даже эта «даль» измеряется тремя метрами пола, покрытого пушистым белым ковром.

Марина замечает мой взгляд и грозит мне пальцем:

– Я знаю, о чем ты думаешь. У тебя голодные глаза. Но поверь мне: сначала тебе лучше утолить настоящий голод.

Я, конечно, повинуюсь ей и тоже поднимаюсь с постели. Но бормочу очень тихо:

– Мне лучше знать, какой голод – настоящий.

Она отвечает мне с порога комнаты, не оборачиваясь, и в голосе ее звучит смех:

– Я тебя слышала… И ты все равно не прав. Я хорошо знаю людей! Давай ты подождешь с такими безапелляционными утверждениями, пока не попробуешь мой фирменный омлет с сыром. Кстати, ванная – через левую дверь, сразу за гардеробной.

Мне определенно нужно в ванную, и я следую ее указаниям, заодно пользуясь случаем изучить квартиру, которую вчера вечером, естественно, не разглядел, – я вообще ничего вокруг себя не видел, не то что красот интерьера. Судя по высоте потолков, это старая квартира – дом, очевидно, «сталинский», из довоенных: мои родители-архитекторы научили меня распознавать подобные тонкости. И Марина мало что в ней изменила: двери, лепнина, паркет выглядят подлинными – хотя, конечно, отреставрированными. Это мне нравится – терпеть не могу, когда хорошие квартиры покупают ради места или вида из окна, а потом потрошат, лишая какой-либо индивидуальности, и набивают холодной угловатой белой мебелью.

Мебель у Марины, правда, тоже белая – в основном, хотя в наличии множество оттенков от слоновой кости до туманно-серого. Даже деревянные части вроде подлокотников кресел или книжного шкафа побелены. Но стиль у вещей очень правильный – спокойно-консервативный. Словно это «бабушкины» вещи, только чуть обновленные, перетянутые модным холстом вместо протертого старого бархата. Может быть, кстати, так оно и есть – может, здесь и жила когда-то ее бабушка. Я не знаю этого – я вообще, в сущности, очень мало о ней знаю.

Через ее гардеробную я прохожу зажмурившись. Не хочу знать, как много у нее дизайнерских шмоток, и не позволю царящему там идеальному порядку заставить меня мысленно устыдиться собственной квартиры, где мятые джинсы и майки разбросаны по всей мебели, книжки и диски лежат где попало и все покрыто шерстью вечно линяющего престарелого кота Баюна – к которому мне, кстати, нужно бы сегодня попасть, чтобы подсыпать еды в миску и несколько развеять его сонное одиночество.

Интересный у меня ход мыслей – «надо бы попасть домой»… С чего я взял, что у меня будут с этим трудности? Вероятнее всего, она меня сейчас накормит и выставит. Это моя проблема, что я совершенно не хочу уходить, что в моем мозгу одна за другой проносятся увлекательные картины того, как можно провести нынешнюю субботу, вообще выходные… Разные есть способы – главное, что все они для меня завязаны на желании быть с ней рядом. А в том, что она это желание разделяет, никакой уверенности нет.