Читать книгу "Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах - Евсей Гречена"

Это одна версия бездействия французов. Есть и другая, высказанная генералом М. И. Богдановичем:

«Неприятель не мог знать в точности, в каком положении тогда находилась наша армия, и поэтому оставался в бездействии».

Экспрессивный Мюрат неоднократно посылал гонцов к Жюно, торопил его, однако все его слова «остались тщетны: Жюно не трогался, отзываясь, что в 200 шагах перед его фронтом топкое болото, которое нельзя перейти иначе, как по одному человеку, и то с подстилкою фашин. Ему предложили обойти болото и напасть на русских с тыла. Жюно отвечал, что для такой отдельной атаки корпус его слишком малочислен».

Для справки: в это время вестфальский корпус насчитывал всего 13 600 человек. Кроме того, Жюно объяснял, что для обхода «требуется много времени, между тем как до наступления ночи остается только четыре часа».

Конечно, на войне приказ есть приказ, и его нужно выполнять. С другой стороны, наличие топкого болота на пути Жюно — бесспорно. В связи с этим у герцога д’Абрантес было лишь два выхода: первый — разрушить боевое построение, нарубить веток, заняться постилкой фашин, а затем по одному след в след попытаться перейти болото; второй — попытаться обойти болото. Любое из этих решений в своем осуществлении требовало массу времени и было чрезвычайно опасным. Вестфальцы Жюно были поставлены в такое затруднительное положение этими болотами, что было сомнительно, что на них можно будет рассчитывать в главном действии.

События этого дня генерал М. И. Богданович описывает следующим образом:

«Ничто не мешало войскам Жюно выйти на московскую дорогу, что, без всякого сомнения, не только заставило бы нас отказаться от обороны позиции за Строганью, но и поставило бы наш отряд в весьма опасное положение. Но Жюно, по уверению некоторых писателей, уже страдавший припадками сумасшествия, вместо того, чтобы решительно занять большую дорогу, скрыл свои войска в Тебеньковском лесу и не пошел далее».

* * *

А в это время в районе Лубино (у Валутиной горы) корпус маршала Нея атаковал арьергард Барклая де Толли, прикрывавший отход русской армии от Смоленска. Именно здесь генерал П. А. Тучков 3-й на три часа задержал противника, но потом вынужден был доложить Михаилу Богдановичу, что больше не в состоянии сдерживать натиск противника.

В ответ Барклай резко сказал ему:

— Возвратитесь на свой пост, пусть вас убьют; если же вы вернетесь живым, то я прикажу вас расстрелять.

Генерал Тучков 3-й был очень храбрым человеком, и он не вернулся. Его бригада почти полностью была уничтожена, но приказ он выполнил. Лишь незначительное число его людей смогло отойти за реку Строгань, а сам генерал, дважды тяжело раненный в бок и в голову, попал в плен к французам.

* * *

Кстати сказать, в тот день чуть не попал в плен и сам Михаил Богданович, и произошло это следующим образом.

«Барклай, Левенштерн и группа офицеров штаба 1-й армии проезжали неподалеку от места боя. Михаил Богданович ехал на горячем и порывистом коне, который гарцевал, но не шел вперед. И вдруг вперед проскочили польские уланы и, опрокинув заслон, ринулись к Барклаю.

Левенштерн подал свою лошадь командующему, и тот с величайшим хладнокровием сошел на землю, затем снова сел в седло и поехал вперед.

Уланы окружили Барклая, но на помощь к главнокомандующему ринулся эскадрон Изюмских гусар во главе с капитаном Львом Нарышкиным и спас своего генерала. Наблюдавшие этот эпизод были единодушны в том, что ни один мускул на лице Барклая не дрогнул»[15].

По расчетам Наполеона, корпус генерала Жюно должен был выйти к Лубино раньше Барклая де Толли, но задуманного окружения не произошло.

Позднее, осмотрев поле боя у Лубино, император излил свой гнев на Жюно, ставя ему в вину, что русская армия не потерпела совершенного поражения.

— Жюно, — повторял он с горечью, — упустил русских. Из-за него я теряю кампанию.

* * *

Однако на все события под Смоленском можно посмотреть и с иных позиций.

Во-первых, как отмечает генерал М. И. Богданович, под Смоленском Даву, Мюрат и Жюно «командовали только войсками, непосредственно им подчиненными. Все трое действовали независимо один от другого и поэтому не могли направлять своих усилий с надлежащим согласием к достижению общей цели». Формально ни Мюрат, ни Даву не могли приказывать Жюно, «каждый поступал по своему разумению».

Во-вторых (это мнение высказывает, в частности, Н. А. Полевой), «не виноватее ли всех был сам Наполеон, не явившийся на поле битвы, не отдавший точных приказов?»

Ему вторит британец Дэвид Чандлер: «Благополучный уход русских войск все же не был целиком на совести у Жюно. Показательно, что Наполеон покинул фронт и удалился в Смоленск в 5 часов вечера для отдыха; это уже не был тот блестящий полководец с безграничной энергией, как в прошлые кампании».

Историк Франсуа-Ги Уртулль также выражает недоумение по поводу поведения Наполеона:

«Отсутствие Наполеона в этом бою удивительно, он мог бы получше управлять этими разрозненными операциями».

В-третьих (этим вопросом справедливо задается генерал М. И. Богданович), зачем Наполеону вообще потребовалось основными силами штурмовать хорошо укрепленный город и почему в обход он отправил лишь малочисленный — и к тому же вестфальский — корпус? Действительно, трудно объяснить, «к чему Наполеон готовился штурмовать город, не имевший для него никакой особенной важности. Ежели бы он <…> сосредоточив под Смоленском до 180 тысяч войск, направил большую часть их вверх по реке к Прудищеву, то мы были бы принуждены очистить Смоленск либо потеряли бы сообщение с Москвой».

* * *

Бой при Лубино закончился таким же, как и под Смоленском, планомерным отступлением Барклая де Толли.

Сам Михаил Богданович, сообщая царю об оставлении Смоленска, написал:

«Отдача Смоленска дала пищу к обвинению меня <…> Слухи неблагоприятнейшего сочинения, исполненные ненавистью <…> распространились, и особенно людьми, находившимися в отдалении и не бывшими свидетелями сего события».

Конечно же, больше других усердствовал князь Багратион. 7 (19) августа он жаловался на действия Барклая и лично императору Александру, и другим высокопоставленным лицам. Вот, например, еще один отрывок из его письма графу Аракчееву:

«Министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя <.. > Скажите, ради Бога, что нам Россия — наша мать — скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдается сволочам и вселяет в каждого подданного ненависть и посрамление? Чего трусить и кого бояться? Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно, и ругают его насмерть <…> И все от досады и грусти с ума сходят…