Читать книгу "Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн"

Секция V состояла из ряда подсекций — как по географическому, так и по функциональному признакам. Так, в сферу компетенции подсекции Va входили Северная и Южная Америка; Vb занималась Западной Европой; а Ve — Восточной Европой и Ближним Востоком. Кабинет, в котором сидел я, являлся фактически иберийской подсекцией — Vd. Вообще, наименование Vd звучало не слишком благозвучно для англоязычного восприятия (англ. veneral disease — «венерическое заболевание»), но через пять минут я к нему привык. Кроме того, символ Vd также использовался для самого Кима как главы подсекции: для связи внутри СИС использовать имена было не принято. Другие сотрудники Vd имели символы Vd 1, 2, 3 и т. д. Мне был присвоен символ Vd 1; трое других поступили на службу несколько раньше, а еще один прибыл вскоре после меня. Таким образом, всего в подсекции, включая самого Кима, работало шесть человек, тогда как несколько недель назад там был всего один сотрудник. Внезапное пополнение было вызвано самоубийством одного из сотрудников из-за нервного срыва в результате переутомления, а также жалобами из МИ-5. Совокупный состав Секции V на тот момент составлял, по-видимому, всего около двадцати человек. Кроме того, было еще, наверное, двадцать — двадцать пять секретарей и помощников. Термин «офицер» не обязательно означал офицера вооруженных сил. Некоторые, включая того же Кима, были гражданскими лицами, как, например, все девушки. Всем было разрешено носить гражданскую одежду, и я пользовался этим в течение последующих нескольких лет.

Ким подробно рассказал мне о работе, к которой я только что приступил. Я значился как офицер ISOS[26]в подсекции Vd. ISOS — это кодовое наименование радиодонесений немецкой разведслужбы, которые британцы смогли перехватить и расшифровать. Расшифровка осуществлялась «Правительственной школой кодов и шифров в Блечли, которая к октябрю 1941 года взломала ряд ручных шифров, используемых немецкой разведкой в Испании, Португалии, Танжере и других местах. Однако в то время еще пока не удалось взломать машинный шифр, применяемый для главных связей, таких как, например, между Берлином и Мадридом, Берлином и Лиссабоном и (что очень важно) между Мадридом и Альхесирасом, выходящим на Гибралтар. Число таких перехватов, которые оказывались ежедневно у меня на столе, составляло в среднем около двадцати, и ожидалось, что в ближайшее время будут взломаны также и машинные шифры, что, естественно, резко увеличило бы объем работы. Тем временем Ким показал мне образцы того, с чем мне предстояло иметь дело. Ежедневная партия материалов из Блетчли разделялась секретарями на отдельные донесения, которые раскладывались по папкам согласно конечным пунктам: Мадрид — Барселона, Мадрид — Бильбао и т. д. Донесения из Мадрида в Барселону фиксировались на левой странице, из Барселоны в Мадрид — на правой, и каждое соответствовало своей дате.

Уже не помню, сколько всего мне успел рассказать Ким до вечера, прежде чем мы решили, что пора идти домой. Большинство офицеров и секретарей были расквартированы в частных домах по всему Сент-Олбансу, но один или два женатых офицера снимали собственные дома. Ким и Эйлин приобрели дом на северной окраине города — в Спиннее, на Маршалсвик-Лейн — и сразу же пригласили меня жить у них. Вместе с нами жили их малолетние дети — Джозефина и Нэнни Такер. Все это означало для меня большие перемены в жизни. Позже у меня был трехмесячный перерыв, когда во время болезни Эйлин я переехал на квартиру. Там я сразу оценил контраст. Остальную часть моего двадцатиодномесячного пребывания в Сент-Олбансе я жил у них в Спиннее, за исключением того, что еженедельно на двое суток удалялся к своей Мэри в Челси. В тот первый вечер я испытывал некоторую тревогу за то, как у меня пойдут дела на новом месте. Со времени нашего более тесного общения с Кимом прошли годы, и я знал, что за это время он сильно изменился, как, впрочем, и я сам. Мне казалось, что живой интерес и сама работа в достаточной мере облегчат наше взаимопонимание, но своего рода загадкой была Эйлин, и я какое-то время не мог избавиться от ощущения лишнего человека в доме. Лишь через пару недель мы все достаточно узнали друг друга. Возможно, этот процесс затянулся бы, если бы не небольшое непредвиденное осложнение. Столовая была превращена в мою спальню, но также все чаще использовалась как место складирования различных вещей, которым больше нигде не находилось места. Наконец, когда однажды вечером я обнаружил, что не могу пробраться к кровати, кроме как переступив через велосипед, швейную машинку и детскую коляску, я запротестовал. Но Эйлин обратила все в шутку и рассмеялась. Ситуация сразу же разрешилась, и после этого мы уже общались куда менее формально. Они вообще убрали велосипед из квартиры. У Эйлин было немного общего с Лиззи, за исключением того, что привлекательность каждой из них заключалась скорее в их личности, а не внешности. Кроме того, обеим нравилось смеяться. Эйлин была худой, бледной, почти хрупкой, но в ее характере ощущалась жесткость. Несмотря или скорее благодаря тому, что Эйлин вышла из «добропорядочной» семьи, она, казалось, испытывала недостаток в систематическом образовании. Но она была умной, любила посплетничать, обожала компании, иногда упоминала вскользь какое-нибудь громкое имя, чтобы подчеркнуть свое знакомство с влиятельным человеком. Она была полной противоположностью какой-нибудь педантки или политической фанатки — двух возможных типажей, которых несколькими годами ранее, возможно, кто-то и прочил бы Киму Филби в жены. Ее правописание оставляло желать лучшего: однажды, вернувшись с работы домой, мы с Кимом обнаружили частично решенный кроссворд из The Times, в котором одно из слов не уместилось в выделенное место. Ким утверждал, что вторая часть ее имени — Арманда — на самом деле звучало как Аманда, но Эйлин с самого начала писала его с орфографической ошибкой (до недавнего времени я почти не верил в это, пока не прочитал, что вторым именем ее отца было именно Арманд). Этих двоих объединяла склонность — едва ли имевшая практическое применение в военное время в Сент-Олбансе — к хорошей еде и напиткам. В первый раз, когда Ким вывел ее пообедать в одно из городских заведений, он предложил взять устриц, и они вместе уговорили несколько дюжин, причем Эйлин не отставала от Кима, исправно наполняя тарелку за тарелкой. Но после того они никогда не оглядывались на прошлое. В те дни, прежде чем начали сказываться трудности службы, их жизнь с Эйлин казалась легкой и обыденной. За время своего пребывания в Спиннее не помню между ними ни одной настоящей ссоры или хотя бы размолвки.

В подсекции Vd мы все, по сути, были новичками. Никакого обучения не проводилось — мы учились всему сами, по ходу дела расспрашивая коллег. Я уверен, что это был, безусловно, лучший и наиболее быстрый способ по-настоящему вникнуть в свою работу. Опасность допустить серьезную ошибку была невелика, так как все вопросы обсуждались и при необходимости принималось коллегиальное решение. В любом случае никаких отдельных инструкторов у нас не было. Для разрешения сомнений мы обращались к Киму. Хотя Филби работал в Секции V лишь с августа, он, казалось, уже освоил множество сложных процедур. В то время как все остальные пытались разобраться, что означают различные «символы» и достаточно ли письма или протокола в тот или иной отдел, Ким как будто никогда не испытывал трудностей. Он знал не только процедуры, но также и людей. Так, один из нас, столкнувшись с необходимостью позвонить в МИ-5 по вопросу, который, как оказалось, шел вразрез с работой различных отделов, проконсультировался с Кимом. «Свяжись с тем-то и тем-то, — ответил тот. — Он скажет, что к нему это не относится, но зато направит по нужному адресу». Так все и получилось. В своей книге Ким пишет, что, когда в 1940 году поступил на службу в СИС (в которую тогда входило УСО или, скорее, его предшественник), он думал, что «где-то, скрытая в глубокой тени, существует еще одна служба, по-настоящему секретная и очень сильная». Хотя он добавляет, что эту мысль вложил ему в голову именно советский связник, я думаю, что у многих новичков в СИС возникали сходные чувства. Мы даже спорили между собой, что же все-таки стоит за СИС и что означает сама аббревиатура. Последние две буквы, по-видимому, явно указывали на «Интеллидженс Сервис» (Intelligentce Service), но как насчет первой «С»? Большинство склонялось к «Сикрет» (Secret), но некоторые поговаривали, что речь идет о «Спешиел» (Special). Кое-кто говорил, что это как в имени Этель М. Делл, в котором мало кто знал, как расшифровывается вторая часть (да и сейчас мало кто знает, что это Мей). Теперь в прессе за первой буквой аббревиатуры СИС утвердилось слово «Сикрет», хотя у меня до сих пор нет полной уверенности (другое популярное наименование, МИ-6, мы в своей среде почти не использовали).