Читать книгу "Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий"

Помогала ли мать в написании листовок? Что вы, она — фанатичка, жизнь отдаст за партию. Вся беда в том, что советская идеология исковеркала ее душу, отучила любить и ценить людей. Когда она с отцом организовывала первые колхозы в Сибири, силком загоняла в них крестьян, уже тогда в ней поселились жестокость и непонятное упрямство брать верх над людьми, командовать. А если кто не слушал ее, не подчинялся ей, то она могла припугнуть и пистолетом.

По мнению Любы, коммунист не тот, кто командует, а тот, кто помогает людям и поддерживает их.

Правда, в жизни таких коммунистов не бывает, разве что в кино их придумывают. Разве что Ленин, Крупская достойны подражания. Никому еще партийный билет не приносил счастья, он делал людей грубее, лишал их самого главного — человечности. Штампы Устава КПСС забирали из душ людей искренность, любовь к жизни, красоте мира. Поэтому Люба никогда в жизни не будет вступать в партию Сталина.

Чекист знал, что Люба пишет стихи. Во время ее ареста и обыска на квартире Рубцовых он нашел три тетради с ее поэзией. Ничего криминального, аполитичного в них не нашел, это была, в основном, наивная лирика. Однако в ней отсутствовали слова о преданности великому Сталину, партии Ленина…

И тут чекиста осенило. Любимый Рубцовой Овод шел против антинародного режима, против самого Бога, вот и наша подследственная, подражая ему, решила разбить оковы сталинизма, советской государственности…

На суде все рыдали, когда мать подтверждала свои показания, данные в ходе следствия. Дочь не выдержала, крикнула:

— Будь ты проклята, дура!

Больше они никогда не виделись, не встречались. В стихах Любы Рубцовой — ни одного слова о матери. В них только сплошная надежда на будущую теплую и светлую весну. И это несмотря на то, что после приговора у Любы Рубцовой, как она писала, «потянулись безотрадные дни, как клин журавлиный над мокнущим полем…»

Ей суждено было провести в сталинских лагерях смерти более 16 лет. Вначале ее держали в Абанской сельхозколонии, затем после попытки бегства отправили в Степлаг — особлаг Джезказган — Кенгир.

Я шла на ощупь, как слепая,

В ожогах от чужих костров,

Ценой жестокой покупая

И трудный хлеб, и горький кров…

О годах пребывания Любови Рубцовой в Степлаге нигде не написано. Между тем, кое-кто из зэков того времени помнил ее храброй и независимой. Бывшая заключенная Степлага, алма-атинская поэтесса Руфь Тамарина мне рассказывала, что Люба была отличным строителем, она работала, как черт, на огнедышащем кирпичном заводе.

— Люба была интересной собеседницей, но и большой выдумщицей, — говорила Руфь Тамарина. — Она верила, например, что на месте Кенгира возникнет город-сад, что на этих скупых скалистых землях будут разводить виноград и арбузы, яблоки и груши. Для многих это тогда казалось сказкой неосуществимой, бредом девушки с поэтическим воображением. Но она упорно воскликнула:

— Так будет! Посмотрите, сколько здесь солнца!

— Солнца много, — противоречили ей подруги. — А где взять землю с черноземом?

— Привезут! — весело отвечала она. — С Дона, Кубани, из Сибири привезут!

Пророчицей оказалась Люба Рубцова.

В Жезказгане, бывшем Кенгире, сейчас жители любят местные виноград, дыни и арбузы больше, чем привезенные из Узбекистана. Сам Жезказган ныне похож: на город-парк, в тени его деревьев летом прячутся дети и взрослые.

В Кенгирском особлагере Люба встретилась со своей подругой, одноделкой Аней Зиминой. Участница группы «Овод», она и в тюрьмах, лагерях продолжала бороться за правду, интересы народа. Будучи в неволе, она отправила письма Сталину о том, как с его именем на устах погибают люди во времена расстрелов, как в погоне за «валом» врагов народа НКВД гонит в ИТЛ не повинных ни в чем людей. А закончила это письмо смелыми словами:

«А если вы обо всем этом знаете, то вас самого надо расстрелять!»

Конечно, не Сталина, а ее вскоре приговорили к смертной казни. И только внезапная смерть самого великого убийцы мира спасла ее от ужасной пули. В Джезказгане Анну Зимину использовали на общих работах, в основном, строительных. Одно время она даже была бригадиром.

В КВЧ лагеря они и встретились вновь, спустя десять лет после ареста — одноклассницы, контрреволюционерки, посмевшие выступить против Сталина. Здесь порой собирались любители литературы и пишущие. Анна точно так же, как Люба, писала стихи. Однажды она прочитала:

Казахстанская степь,

необъятный простор,

наши руки тебя обуздали —

средь бескрайних степей,

обжигающих взор,

города для людей мы создали.

Пусть не знают они

наши черные дни,

пусть в садах распускаются розы.

Пусть в душистых ветвях

и древесной тени

Не навеют им страх

наши слезы.

— Как это созвучно моей душе! — воскликнула Люба, обнимая подругу. — Выходит, не зря мы строим Джезказган, не бессмысленна наша жизнь…

Несмотря на тяжелую судьбу, девушки-одноклассницы выжили. Когда срок отсидки у Ани окончился, она решила остаться в Казахстане, ибо здесь встретила свою первую любовь. Вместе с мужем уехала к нему на малую родину в Кызыл-Орду. Там быстро завоевала для себя трудовую славу, став лучшим бригадиром «Промстроя». Она была избрана депутатом горсовета, воспитала четверых сыновей.

Иначе сложилась судьба у Любы Рубцовой. Ее после Джезказгана отправили в ссылку в Сибирь в Богучаны — глухое село, где сосны плачут по ночам да воют волки от тоски… Там она заболела туберкулезом, и вскоре ее «сердце догорело, горящей кровью истекло», как написала сама Люба… А было ей всего 44 года.

Недавно мне позвонила из Красноярска поэтесса Надежда Кирсанова. В свое время она посещала в Джезказгане занятия литературного объединения «Слиток», которым я руководил.

— Помните, как мы на занятиях стихи Любы Рубцовой обсуждали, ее сборник «С песней в сердце», что вышел в Красноярске в 1960 году… Я нашла могилу Любы Рубцовой на Троицком кладбище.

Глава одиннадцатая
Каторжный ученый

С трепетным волнением взял я в архиве карточку политзаключенного Льва Николаевича Гумилева, 1912 года рождения, родившегося в городе Пушкино Ленинградской области. Далее в карточке значилось: «Национальность — русский, образование — высшее, беспартийный, историк». Он был арестован 6 ноября 1949 года. 13 сентября 1950 года осужден Особым совещанием при МГБ СССР по статьям 58-8, 58–20, часть 1, 58–11 сроком на десять лет. Отбывал меру наказания в третьем лагерном отделении Карлага с 23 ноября 1950 года, куда был направлен из Лефортовской тюрьмы МГБ СССР. 13 декабря 1950 года его переводят в десятое лагерное отделение Карлага, откуда убыл 3 сентября 1951 года для дальнейшего отбывания наказания в Камышлаг Омской области.