Читать книгу "Шебаршин. Воспоминания соратников - Валерий Поволяев"

Переговоры прошли по-деловому, без риторики и лишних слов, в обстановке искренней расположенности друг к другу. Мне кажется, что немецкие коллеги остались довольны обсуждением. Меня оно полностью удовлетворило. Мое чувство симпатии и уважения к Вернеру Гроссману окрепло.

Предстояла беседа с Эрихом Мильке. Нас предупредили, что министр прибудет в Дамсмюлле во второй половине дня, что какой-либо программы беседы нет, ибо министр сам определяет интересующие его вопросы. Коллеги говорили о министре сдержанно, с чувством уважения, которое, показалось мне, смешано со страхом. О Мильке я был наслышан много, знал, что Мильке принимал участие в антифашистском движении задолго до начала Второй мировой войны, что недавно в связи с 80-летием министра ему было присвоено звание Героя Советского Союза. К мнению Мильке всегда проявлял особое внимание Крючков, при случае подчеркивавший личную дружбу с ним.

У советских людей еще были свежи воспоминания о только что сошедших с политической сцены и ушедших из жизни престарелых руководителях — механические замедленные движения, затрудненная речь, органическая неспособность произносить что-то связное, не заглядывая в бумагу, стертые, кем-то заранее придуманные мысли. Было интересно взглянуть на старца, возглавляющего крупнейшее секретное ведомство Европы.

Мильке оказался человеком очень небольшого роста, удивительно энергичным и подвижным, с резким голосом и недобрым лицом. Мне подумалось, что годы как бы опалили его кожу, придав ей коричневато-желтый оттенок.

Министр не тратил времени на любезности и общие фразы. Равнодушно приняв привет от Крючкова, он без обиняков перешел к делу. Мильке даже не упомянул те положительные тенденции в мире, о которых мы с Гроссманом говорили утром. Перемежая немецкий язык русскими фразами, напористо и резко министр рассказывал о нажиме, который оказывает ФРГ на ГДР, о непрерывной изматывающей пропагандистской войне Запада против республики. Он мимоходом упомянул о провозглашенном на недавнем пленуме ЦК СЕПГ курсе на «преемственность и обновление», но, вопреки принятому обычаю, подробно разъяснять партийные решения и выражать при этом оптимизм не стал, продолжал говорить о грозящих ГДР опасностях, активизации оппозиционных и эмиграционных настроений, негативной роли евангелической церкви.

Мильке говорил быстро, все более и более возбуждаясь, выкрикивая отдельные фразы, совершенно не интересуясь реакцией собеседника и не давая ему вставить ни слова. Поскольку речь шла о восточногерманских делах, сказать мне было нечего, но манера Мильке вызывала невольное желание каким-то образом ему поперечить и дать понять, что он имеет дело не со своим подчиненным. Его же подчиненные, мои немецкие коллеги, сидели притихшие, подавленные боссом.

Министр перешел без паузы к тому, что беспокоило его больше всего. Оппозиция выступает с требованиями преобразований по примеру советской перестройки. Немецким товарищам трудно понять, что происходит в СССР. Если дело пойдет таким образом и дальше, то будет поставлена под угрозу судьба мирового социализма и, разумеется, в первую очередь судьба социалистического германского государства. Министр предвидел, что КПСС может утратить контроль над процессами, и спрашивал, понимают ли это советские руководители. «Это, естественно, ваши внутренние дела, вы можете разбираться в них сами, вы сможете выжить. Но если в СССР рухнет социалистический строй, то рухнет и ГДР. Нас всех и наших детей повесят, не пощадят никого!» (Мильке ошибся совсем немного. ГДР не существует, бывшие руководители КПСС выжили и питают надежды на светлое политическое будущее. Самого же Мильке не повесили, но посадили в тюрьму).

Монолог министра превращался в инвективу, я каким-то образом оказывался персонифицированным воплощением кремлевского недомыслия, на чью голову обрушивались громы и молнии.

Я перебил Мильке: «Уважаемый товарищ министр! У меня создается впечатление, что вы считаете ответственным за все происходящее лично меня. Уверяю вас, это не совсем так!». Министр на секунду замолчал. Мне удалось заметить, что в Советском Союзе озабочены судьбами социализма и не намерены допускать его крушения. (Я верил своим руководителям и говорил искренне, так что ложь была невольной).

Министр несколько успокоился, и монолог возобновился. В начале года в одной из московских газет появился сенсационный материал о том, что Сталин был агентом царской охранки. Газета публиковала фотографию какого-то якобы найденного в архивах документа. Мильке возмутило не только обвинение в адрес бывшего советского вождя. Его до крайности обеспокоило то, что начинают раскрываться советские архивы. (Фальшивка действительно была выкопана в каком-то архивном хранилище.) «Вы сами не понимаете, какую самоубийственную глупость можете сделать, раскрывая архивы. Вы подрываете доверие к себе, ни один здравомыслящий человек не захочет с вами связываться. Нельзя легкомысленно ворошить секреты прошлого!». Я не мог не согласиться с министром и убеждаюсь в правоте его слов и сейчас, государственные архивы — это пороховой погреб. Взрываясь, они унесут репутации и жизни не только виноватых, но правых и невинных.

Многое из того, что говорил министр, было справедливым. Однако настораживало, что ни сам Мильке, ни, судя по всему, Хонеккер и другие члены политбюро не пытались проникнуть в суть происходивших в ГДР процессов — экономического застоя, социальной неудовлетворенности, роста оппозиционных настроений. Курс на «преемственность и обновление» явно грешил в сторону преемственности. Берлин видел только внешние факторы наступление Запада и ослабление советской опоры. Состарившиеся политики из СЕПГ не понимали изменений, происходящих в их собственной стране и мире.

По возвращении в Москву я подробно изложил содержание беседы с Мильке в официальной записке, направленной лично М. Горбачеву. Мне неизвестно, прочитал ли Генеральный секретарь ЦК КПСС этот документ и десятки подобных докладов, которые должны были по меньшей мере показывать партийно-государственной верхушке СССР, что дела в социалистическом содружестве принимают печальный оборот.

Делегация пробыла в ГДР еще три дня. Любезные хозяева показали нам здания министерства государственной безопасности, свозили в Дрезден. В Шаушпильхаусе мы слушали Моцарта. Играл Берлинский симфонический оркестр, пел находившийся на гастролях хор из Литвы и дирижировал Курт Мазур. Даже только ради этого стоило побывать в Берлине.

Ознакомившись с отчетом о переговорах и записью беседы с Мильке, Крючков, вошедший к тому времени в состав Политбюро ЦК КПСС, дал указание разведке пристально отслеживать развитие событий в Восточной Европе, активизировать добычу информации о деятельности США и Запада, анализировать обстановку и готовить предложения о мерах советской стороны, которые могли бы затормозить невыгодные для нее процессы. Советское руководство в то время еще сохраняло видимость единства по кардинальным внутренним и международным вопросам, однако уже можно было заметить многозначительные нюансы в подходах к событиям в Восточной Европе Шеварднадзе и Яковлева с одной стороны и Крючкова — с другой. Первые считали, что все происходящее естественно и исторически обусловлено и Советский Союз должен занять позицию благожелательного заинтересованного наблюдателя, но не более.