Читать книгу "Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский"

— Где вам комфортнее — на сцене или дома на кухне?

— Зачем же такие крайности? Это как «бедный — богатый». Понимаете, дома я все с себя сбрасываю. Там я такая несчастная. Тихонько хожу, могу ссутулиться. Увидев меня дома, во мне можно разочароваться. А на публике я обязана себя преподнести, подать. Дома я могу прилечь, взять к себе собаку. Ну правда, это же так естественно! Если я после спектакля пришла не усталой, значит, что-то не так сделала, не выложилась до конца. Но такого обычно не бывает.

— Как вы думаете, вашим домашним с вами легко?

— Думаю, что тяжело. Вообще с актрисой тяжело. Мужчине-артисту проще. У него может быть жена, которая имеет возможность вообще бросить работу. У женщины все по-другому. Муж актрисы — редкий человек. Как, скажите, возможно жить с женщиной, которая отдает себя прежде всего профессии, зрителям? Ну год мужчина получает от жены ошметки, ну два. А потом ему надоедает. Нет, муж актрисы должен быть устроен по-особому.

— А ваш супруг устроен правильно?

— Я счастлива, что у меня есть плечо, на которое я всегда могу опереться. Это приятно. Я рада, что впервые в жизни могу подчиняться его глазам, словам, советам. Если чувствую, что Сергей недоволен тем, что я делаю, немедленно стараюсь исправиться.

— Сергей Сенин не только ваш муж, но и продюсер. Это не мешает нормальной семейной жизни?

— Мы не были бы вместе, если бы главным в наших взаимоотношениях не было общее нравственно-художественное ощущение жизни и работы. Не говорю: «искусства», «творчества». Ненавижу эти слова.

У нас с мужем близость интересов до невозможности! Никогда не было противоречий не только в восприятии того, что мы делаем, но и в восприятии того, что мы читаем. С годами понимаешь, что главное — не страсть, не влюбленность, а духовное единение. Важно ощущать происходящее единой рукой. Заметьте, не двумя руками, а единой. Это очень интересно.

— У вас взрослая дочь. Вы с ней друзья?

— Не могу сказать, что у нас очень уж близкие отношения. У нас разные жизни, разные интересы. Но у нее в жизни все обстоит так, как я хотела бы. А мать я, честно говоря, никакая. Актрисе нельзя быть матерью. Все нужно отдавать или профессии, или детям. Я никогда не понимала, как это можно сочетать работу и детей. Лично я выбрала первый путь. Хотя это, может, и жестоко.

— Дочь вас понимает?

— Надеюсь, что понимает. Но у нее своя жизнь. Я вообще считаю, что нельзя вмешиваться в жизнь детей. По себе знаю.

— Но ведь вам именно отец посоветовал стать актрисой.

— Он говорил обо мне: «Актрисою будеть. Увобязательном порядке. Ее весь мир будеть знать, а женихи усе окна повыбивають». А мне тогда было всего восемь дней. И актрисой я стала действительно благодаря папе. Ведь это он сказал мне: «Иди и вжарь як следует. Никого не бойся. Иди и дуй свое!» И вот я «дула» свое! Это был ужас. Я хотела вырваться на сцену только для того, чтобы папа мною гордился. Когда его не стало, я все еще «дула». И не могла понять, что его уже нет. Я и сейчас ощущаю его запах, вижу его руки. Это невероятно. Он всегда со мной.

— В профессии у вас есть идеалы?

— Для меня эталоном являются те актеры, если я не могу понять, как им удается сделать роль. А когда я этого не понимаю, то просто с ума схожу от счастья. Я в восторге от Табакова, Роберта де Ниро. Прекрасные актрисы Нонна Мордюкова, Маргарита Терехова, Марина Неелова, Наталья Гундарева. Можно долго продолжать.

— Многие ваши коллеги, как и вы, сегодня занялись писательством. Вам интересно читать их мемуары?

— Никаких не читала, кроме своих (смеется). Если серьезно, меня очень интересовала в свое время Вивьен Ли. Но не ее мемуары, а то, что писали о ней.

— В вашей книге «Аплодисменты» мне запомнились слова «справедливый господин случай». Этот «господин» был справедлив к вам?

— Нет, так было лишь на «Карнавальной ночи». Я слишком долго к этому шла. Вся моя двадцатилетняя жизнь подвела меня к работе в этой знаменитой комедии. Жизнерадостность моя, которая била через край. Я могла идти по Арбату и вдруг побежать, понестись. Теперь вспоминаю: куда неслась, зачем? Иногда ловлю себя на мысли: «Боже, как жаль, что это кончилось, куда-то ушло». Сегодня я тихо иду по улице, по тому же Арбату, и думаю: «А что же мне теперь-то не бежится?» Случай с «Карнавальной ночью» был очень точным. Он вынес меня. Потом, правда, был большой отлив. Затем, спустя годы, «Старые стены» — это, пожалуй, второй счастливый случай.

— У вас есть жизненный девиз?

— А как же! «Светить всегда, светить везде, до дней последних донца».

Минуло еще несколько лет. И я вновь встретился с Людмилой Марковной.

В тот вечер со знакомым режиссером я был на одном из спектаклей в Большом. В антракте приятель сказал, что только что ему звонил муж Гурченко и пригласил на ужин. К юбилею Людмилы Марковны моему товарищу Сергей Сенин предложил поставить спектакль, основанный на книге воспоминаний Гурченко — свою роль должна была играть она сама, а роль ее отца — Богдан Ступка.

Я был счастлив, когда оказалось, что тоже могу присоединиться к компании.

Это был неповторимый вечер. Гурченко так рассказывала о своем отце, что я до сих пор не могу простить своей самонадеянности — ну что стоило записать в тот же день монолог Людмилы Марковны, но я поленился и решил, что такого все равно не забудешь. Между тем восхищение выдающейся рассказчицей осталось, а вот сам ее рассказ — увы, нет. С другой стороны, все равно публиковать тот разговор я бы не осмелился…

Мы засиделись в ресторанчике неподалеку от Патриарших прудов далеко за полночь. Под конец Гурченко подозвала официанта и сказала, что сейчас мы все закажем себе десерт. Когда я отказался, она удивилась: «Вы у себя в Большом все на диете, что ли?»

Видимо, то, что я пришел на ужин из Большого, да еще обронил фразу, что после спектакля всегда очень голоден, создало столь обманчивое и столь же лестное для меня впечатление. Я не стал разубеждать Гурченко. Тем более что ее собственные рассказы за ужином были столь откровенны, что мне уже было неловко в конце сказать, что я — журналист.

Кстати, сама Людмила Марковна заказала себе яблочный штрудель с шариком мороженого. Поймав мой удивленный взгляд, она засмеялась: «Никогда не смотрю на часы и ем все, что пожелаю. Проходимость не нарушена!»

К сожалению, спектакля по книге Гурченко так и не получилось. А между тем юбилей приближался.

За несколько дней до круглой даты я набрал телефонный номер актрисы. Упоминать о том, что мы, в общем-то, уже знакомы, не стал. Просто представился и попросил ответить на несколько вопросов.

Гурченко долго не соглашалась. Я уже отчаялся, когда она неожиданно сказала: «Ну ладно, давайте поговорим».

— Людмила Марковна, вы прямо так и говорите о том, сколько вам лет…

— А что скрывать, когда на первой же странице моей книги написано: «Я родилась 12 ноября 1935 года». Скрывать? Глупо. Вообще мне за границей хорошо, там никто не знает, когда вышла «Карнавальная ночь». А здесь…