Читать книгу "Сквозь стену - Патриция Вентворт"

— Кажется, вы в этом совершенно уверены.

Хелен Эдриан сказала:

— Ну, кое-кто был в Брайтоне в прошлом году, мы участвовали в одном концерте пару лет назад. Он играл в пьеске вместе с Алтеей Пэйн. Играл омерзительно, но она не на шутку была им увлечена. Женщины на него вешаются — такой он мужчина. Его зовут Сирил Фелтон. Шантаж — как раз из разряда тех вещей, на которые он горазд. Конечно... — в ее голосе послышалось сомнение.

Мисс Сильвер сказала:

— Я полагаю, у вас на примете есть еще кто-нибудь, мисс Эдриан.

— Не знаю... Да, думаю, лучше рассказать вам. Не могу сказать, что не допускаю мысли, что это может быть сам Феликс Брэнд, мой аккомпаниатор. Он сходит по мне с ума и ревнует к Фреду, к моему жениху, мистеру Маунту, и он мог бы подумать, что таким образом удастся сорвать свадьбу.

— Стал бы он вымогать у вас деньги?

— Я не знаю, может быть, это просто уловка, чтобы больше меня запутать. Я не удивлюсь, окажись он мстительным, и, хоть ничего и не было, но Фред... Он ревнивый, и его родственники принадлежат не англиканской церкви — понимаете, о чем я. Когда он впервые услышал, как я пою, я с большим успехом исполняла песню о ребенке, произносящем молитвы, и об отце и матери, побуждающих его. «Боже, благослови наш дом» она называлась, а припев был такой:

Боже, благослови мамочку и папочку,

Боже, благослови наш дом.

Настоящая сентиментальщина, но очень популярная. Феликс говорил, у него голова от нее болит, но она стала хитом, и Фред легко попался на эту удочку. Я скажу это за него, он не из тех, кто тянет канитель, — следующее, что я узнала, он пригласил меня познакомиться с его семьей. У него старая незамужняя сестра, которая ведет все хозяйство, и множество женатых братьев. Намерения у него были серьезные, и я, разумеется, заинтересовалась. Они все были очень дружелюбные, и я спела для них на религиозном собрании. Они проглотили «Боже, благослови наш дом», как горячие пирожки. Фред сказал, что я ангел во плоти, и именно так он обо мне с тех пор и думает. Все это, конечно, замечательно, знаете, но это означает, что я должна быть достойного поведения. Если он только подумает о том, что у меня был кто-то еще — на выходных или на гастролях — что ж, никаких свадебных колоколов не будет. Фреда не назовешь современным человеком. Есть добродетельные женщины, и есть женщины падшие. Если ты добродетельна, колокола зазвонят, если падшая — нет. Простой и неизощренный взгляд на вещи, правда?

После задумчивого молчания мисс Сильвер сказала:

— Я не могу взяться за ваше дело, мисс Эдриан, но я дам вам совет. Вам следовало бы отнести эти письма в полицию. Но раз вы решительно отказываетесь так поступить, я советую вам рассказать жениху о том, что кто-то пытается вас шантажировать. Несомненно, вы сумеете изложить ему все так, чтобы убедить его в том, что вас подвергли безосновательному преследованию. Если вы ему дороги, он встанет на вашу защиту. Вы, я думаю, не встретите никаких трудностей в том, чтобы он поверил в вашу полную невиновность.

Если тон мисс Сильвер и был необычайно сух, мисс Эдриан этого не заметила. С нажимом, на какой только была способна, она сказала:

— Вы не знаете Фреда.

Глава десятая

В имение «Бухта» Хелен Эдриан прибыла на следующий день. Дом тотчас же самым необыкновенным образом наполнился ее присутствием. Всюду витал аромат фиалок, слегка дисгармонируя с запахом нафталина, который был особым средством миссис Брэнд против моли. Он даже проникал на половину дома Мэриан, которая была счастливо избавлена от нафталиновых шариков: Мартин Брэнд не переносил этого запаха, утверждая, что во времена его матери здесь не было никакой моли, а она не использовала ничего другого, кроме лаванды. На что Элиза обыкновенно отвечала, что это некоторые люди притягивают ее.

Фиалковый аромат был не единственным проявлением присутствия в доме Хелен Эдриан. В гостиной ставни были открыты, шторы отдернуты. Непрерывно играл рояль, и чудесный высокий голос то поднимался еще выше, и выше, и выше, то спускался вниз, и вниз, и вниз, когда она распевала гаммы, и свободно лился и дрожал; она не пела в полный голос, но только вполголоса, проверяя дыхание и не напрягая связок. Феликс, с головой ушедший в свои грезы, словно переселился в иной мир.

Элиза, доставая пчеломатку из улья, сказала со скрежетом в голосе, что, насекомые или мужчины, все одно, когда рядом оказывается мед, они готовы попасться в ловушку, и неважно, что будет потом.

— И нечего так смотреть, моя дорогая Пенни. Если бы он знал, что для него хорошо, он бы поступал по-другому, но мужчины этого не знают и никогда не узнают.

Пенни подавленно сказала:

— Не понимаю, о чем ты.

Она стояла на старой кухне, выглядывая из окна и с отсутствующим видом поглаживая Мактавиша, разлегшегося на подоконнике и принимающего солнечные ванны. Через приоткрытое окно можно было слышать мелодично вибрирующий голос мисс Эдриан.

Элиза хмуро взглянула на спину Пенни. Ей бы сейчас доставило изрядное удовольствие завести шарманку им наперекор. Также ей хотелось бы высказать Феликсу все, что она думает о том, как глупо он себя ведет — то мрачный, как гроза в начале мая, и такой угрюмый, что от него молоко за минуту скисает, а то вдруг улыбается, словно Чеширский кот.

— Я всегда говорила и буду говорить, что влюбленность прекрасна в пределах разумного и нет никакой нужды выставлять себя на посмешище!

Последние слова раздались под решительный аккомпанемент громыхающих кастрюль и сковородок.

Пенни говорила по-прежнему тихо:

— Я думаю, он любит ее, — потом, после паузы, — однажды я спросила его, прямо так и сказала: «Я думаю, ты любишь ее». И знаешь, что он ответил?

Элиза фыркнула.

— Что-нибудь милое и трогательное!

Пенни не обернулась. Она продолжала гладить Мактавиша.

— Он посмотрел на меня. Знаешь, как он может посмотреть — сам мрачный, как ты только что сказала — и ответил: «Иногда мне кажется, что я ее ненавижу», — и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Элиза резко сказала:

— Она из тех, кто причиняет другим боль. Возможно, она еще будет делать это, и довольно часто. А ненависть — такая же благодатная почва, как и навоз, только в ней зарождаются низкие помыслы.

Пенни кивнула.

— Он не это хотел сказать... не на самом деле... в конце концов... — ее голос затих.

— Лучше скажи.

— Это мерзко — ненавидеть кого-то. Мне кажется, я мерзкая. Я почти ненавижу ее, когда она... заставляет Феликса... выглядеть подобным образом... — затем, с неожиданной энергией, — и когда ее запах разносится по моему чердаку, и вся эта мишура, уж лучше бы это были нафталиновые шарики!

Мактавиш, готовый было замурлыкать, выразил решительный протест. Ласковые пальцы внезапно стали жесткими. Они почему-то надавили на весьма чувствительную точку, причинив ему боль. Не в его привычках было страдать. Поскольку пальцы принадлежали Пенни, он воздержался от того, чтобы укусить их. Вместо этого он вытянулся во весь свой величественный рост, ослепил ее на мгновение сиянием своей рыжей шкурки и выпрыгнул в окно.